— Ну, положим. А что же Советская власть должна прежде всего о мужике понять?
— Понять то что? Выше сознательности с его не спрашивать. Сколь мужику втолковали, сколь он сам понял — столь с его и возьми. А выше моего же пупка прыгать меня не заставляй — я и вовсе не в ту сторону упрыгну.
И опять было ладно, опять было хорошо. Удивительно, как разговор повернулся. А не разговор же это был — был допрос. Не надо бы об этом забывать…
И только Степан об этом подумал, следователь спросил его:
— Так как же, Степан Яковлевич, дело-то было с Ударцевым? Я ведь по-разному это могу истолковать. Или вы отомстили Ударцеву как своему классовому врагу, или, наоборот, простили ему поджог, а Ударцеву-отцу простили покушение на убийство, приютили у себя Ольгу?
Все снова враз на допрос обернулось. Снова за столом напротив не просто человек — следователь явился. Ю-рист. Служащий. Человек этот из городского каменного дома под железной крышей обратно по-своему заговорил.
Признайся ему, что Ударцевы, и сын и старик,— враги, он сейчас спросит: зачем Ольга в доме у него? И забьет, забьет вопросами и застит все дело бог весть какими придумками!
— Коли по-всякому можно толковать, то и вовсе толковать не к чему…
— А все-таки — как же было?
— Так что и не было ничего. Дом спихнули, но и то сказать — мы, мужики, гуртом того натворим, что одному после сроду не рассказать.
— Не рассказать?
— Даже ни в коем случае…
Следователь на край стола руку протянул, бумаги подвинул:
— Подпишите протокол, Чаузов.
— А прочитайте сперва, как написано?
Написано было вроде все ладно — лишнего ничего и про кошку рассказано. И вообще пустяк какой-то: кто-то на кого-то ломиком замахнулся, кто-то кого-то толкнул, а тот уже дом пихнул под яр.
Подписался:
— Писать-то мы, правда, не шибко часто пишем. Редко когда.
Про себя подумал: «Однако ладно получилось: ничего не было…»
И на улице, у крыльца, когда мужики Степана окружили, стиснули так, что и не продохнуться, стали спрашивать: как? что? — он им тоже ответил:
— Отбился я вроде бы, мужики. Нонче отбился!
Удивительные были у Степана кони…
Он и на колхозный баз не ходил, не глядел на них, какими они там без хозяина стали. Чтобы душу им и себе не терзать.
Но ведь мимо своего-то двора не пройдешь? Свой-то двор и колхозником не минуешь!
И вот каждый раз, в избу ли, с избы ли, а они тебе двое мнятся, два меринка, немолодые уже, разномастные,— Серко и Рыжка. Будто на старом своем месте все еще в ограде стоят, сено жуют.
