Пущай поморгает глазами-то своими под стеклышками, к мужику подход поищет! Тоже ведь — русский человек, хотя и ростом не вышел, а русский; дед ли, прадед ли его от земли был, сохой ворочал. После выучился кто-то в роду, городским стал, городских ребятишек народил, а у этого уже весь белый свет ни в руках, ни в ногах — в голове одной заложен, головой он за все на свете держится, выдумывать — работа его.
Что за человек?
Может, он — Егорка Гилев, только городской? Мужицкого Егорку за версту учуять можно, а городского? Ученого? Какой-никакой мужик, а две или три десятины сеет и уже не зря землю топчет — себя кормит, свою семью и еще кого-то чужого. А этот?
Сидел Степан на полу в клетушке фофановской, цигарку за цигаркой крутил, курил, что уже и света через окошко в клетушке этой не видать стало…
Где они, те люди, в которых всего в самый раз поровну? На какой земле родятся? Какой едят хлеб?
Снова вызвал к себе следователь: «Пройдите!» Снова на том же стуле и на шапке сидит Степан Чаузов, а за столом — человек махонький, личико сухощавое, френчик на локотках штопаный.
Сидят они двое, и почто бы в самом деле не сказать им друг другу все, что в мыслях имеют? Что взаперти, в клетушке, в табачном дыму только вот сейчас Степан Чаузов удумал? Что человек во френчике штопаном в эту минуту думает?
— Где, по-вашему, может быть сейчас Ударцев Александр? — спросил следователь.
Степан поглядел, подумал, ответил:
— Не сказывался он мне…
— Так… А вы как думаете: чем он сейчас занимается, Ударцев? Снова поджигает? Грабит? Убивает?
— И об этом обратно не сказывал…
— Я и не думаю, чтобы он кому-нибудь об этом говорил. Я спрашиваю: как вы предполагаете?
— Ну, кто его знает… Вернее всего, лакеем каким поступит либо золотарем.
— Почему вы так думаете?
— Совесть нечистая — что ему остается! Угождать всем и кажному.
— Лакеев теперь нет. Нет этой должности в нашем государстве.
— Такой — найдет. Все подряд обнюхает, а найдет. На бабью работу наймется — полы мыть, с чужих исподнее обстирывать.
— А все-таки — считаете вы его врагом Советского государства?
— Такому одну поднесть пошибче — и нету его…— Показал кулак: — Хотя бы вот и такую одну.
Следователь усмехнулся, отодвинул на край стола бумагу и карандаш, сказал вдруг по-другому как-то, ласковее:
— Вот видите, Чаузов, я не записываю больше ничего. Просто хочу с вами поговорить. Ближе познакомиться… Вы газеты читаете?
— Читаем.
— В избу-читальню ходите?
— Изба-то от нас — на другой край деревни. К тому же избач обратно уполномоченным служит, редко когда на месте, все больше на службе.
