Вместо ответа я заключил ее в объятья. Душа моя ширилась чувством огромного, глубокого, скорбного счастья… глаза мои увлажнились, слеза скатилась на ее руку.
— Как можно плакать! — воскликнула она. — Ты совсем дитя…
* * *
Катаясь сегодня, мы встретили в коляске русского князя. Он был явно поражен, увидав меня рядом с Вандой, и, казалось, хотел пронзить ее своими электрическими серыми глазами. Ванда же — я готов был в ту минуту броситься перед ней на колени и целовать ее ноги — как будто совсем и не заметила его, равнодушно скользнула по нему взглядом, как по неодушевленному предмету, как по дереву, и тотчас же повернулась ко мне со своей обворожительной улыбкой.
* * *
Когда я уходил от нее сегодня и пожелал ей спокойной ночи, мне показалось, что она вдруг стала рассеянна и расстроенна, без всякого внешнего повода. Что бы такое могло озабочивать ее?
— Мне жаль, что ты уходишь… — сказала она, когда я стоял уже на пороге.
— Ведь это от тебя зависит — сократить срок моего тяжкого испытания… Согласись перестать мучить меня! — умоляюще сказал я.
— Ты, значит, не допускаешь, что это положение и для меня мука… — проронила она.
— Так положи ей конец! — воскликнул я, обнимая ее. — Будь моей женой!
— Ни-ког-да, Северин! — сказала она мягко, но непоколебимо решительно.
— Что ты сказала?!
Я был испуган, потрясен до самой глубины души.
— Мужем моим ты быть не можешь …
Я посмотрел на нее, медленно отнял руку, которой все еще обнимал ее талию, и вышел из комнаты. Она… не позвала, не вернула меня.
* * *
Долгая бессонная ночь. Десятки раз я принимал всевозможные решения и снова отказывался от них.
Утром я написал письмо, в котором объявил, что считаю нашу связь расторгнутой. Рука моя дрожала, когда я писал, и, когда запечатывал письмо, я обжег себе пальцы.
Когда я взошел на лестницу, чтобы отдать письмо горничной, у меня подкашивались ноги, я едва не упал.
Но дверь открыла Ванда сама, выглянув одной головой, на которой белели папильотки.
— Я еще не причесана, — с улыбкой сказала она. — Что вы хотели?
— Письмо…
— Мне?
Я кивнул головой.
— Ах, вы хотите порвать со мной? — воскликнула она насмешливо.
— Разве вы не заявили вчера, что я не гожусь быть вашим мужем?
— Повторяю это и сейчас .
— Ну вот — возьмите… — Я протянул ей письмо, дрожа всем телом; голос не повиновался мне.
— Оставьте его у себя, — сказала она, холодно глядя на меня. — Вы забываете, что теперь речь вовсе не о том, можете ли вы удовлетворить меня как муж, — а в рабы вы во всяком случае годитесь.
