— Не о том я! Разыграть надо одно представление. Нужны два нагана да человек надежный, постарше нас с тобой…— И Гирин протянул комсомольцу свою знаменитую махорку, объясняя, зачем требуются эти странные приготовления.
Парень, слушая, улыбался все шире, показывая крупные ровные зубы.
— Ну голова! — хлопнул он по плечу Гирина.— Вишь, недаром вас там учат, одевают да кормят. Того стоит… Айда, пошли! — Комсомолец повесил седелку на гвоздь, аккуратно убрал шилья и ремешки, подпоясался.
Они зашагали в другой конец села, где в крохотной избенке жил бывший красноармеец, член партии Гаврилов, бледный и худой, еще не вполне оправившийся от сильной болезни. На счастье, он оказался дома и обрадовался, увидев на посетителе военную форму.
Гирин вторично изложил свой план. Гаврилов сначала хмурился, возражая, но потом расплылся в усмешке, так же как и комсомолец. Только усмешка его была недоброй, не обещавшей ничего хорошего насильникам и скрытым бандитам. Он расправил жидковатые усы и, сощурив острые глаза, повернулся к комсомольцу:
— Выходит, приезжий-то, Иван… как вас по батюшке?..
— Не надо, молод еще!
— И то, Ванюшка-то крепче тебя оказался, да и смекалистей!
— На то он и ученый.
— Лукавишь, Федька! И по роже видно, врать не могешь. Коли ежели бы да не ходил сам за Анной, скорей бы сообразил, что делать. А тут, вишь, ослеп!
— Ладно, дядя Андрей, будет уж. Порешили ведь. Значит, Иван сговаривается с Нюшкой, а завтра мы к ним туда заявляемся.
— Так-то так,— вдруг заколебался Гаврилов,— а как вдруг старуха загнется?
— Ух ты! — завопил Федор.— Тогда всех засудят. Ой, не подумали!
— Не всех — меня,— решительно возразил Гирин,— расписку дам. Сейчас написать?
— Ладно уж, там увидим. Сначала дело. Ответ потом.
— Ну, спасибо вам, прямо до земли,— облегченно вздохнул Гирин.— Получится или нет, видно будет, а за помощь и за дружбу кланяюсь.
— Чего там, тебе самому спасибо, что надоумил. Хотя… подозреваю, свою корысть имеешь,— уставился вдруг Гаврилов на покрасневшего Гирина.— Да ничего, что тут плохого! Этот,— показал бывший солдат на комсомольца,— не в счет. Нюшку он потерял.
— Да не нужна она мне вовсе,— оправдывался парень,— на что ее, Анну, теперь!
Гирин медленно шел к дому, обдумывая предстоящий разговор с Анной. Надо было, чтобы она постаралась вспомнить обличье тех, кто убивал ее отца, и согласилась стать действующим лицом маленькой инсценировки, задуманной Гириным. Ходу логических заключений мешало что-то досадное, резанувшее его при последних словах комсомольца: «На что ее, Анну, теперь!» В этих словах заключалось все дремучее «достоинство» обойденного мужчины, горький и злой отказ от той, которая уже посмела принадлежать другому, не ему. И если этот был к тому же явная сволочь? Разве не прав Федор?..
