Рубка с компьютером за пространство доски подходила к концу. Судя по расположению камней, победа и в этот раз будет за мной. Из шашечной баталии меня вырвали нестройные крики в коридоре. Я прислушался:
— Замочили, точно говорю!
— Да ты что?
— В натуре?
— Без байды.
— И где?
— В десяти метрах от входа в общагу лежит.
— И кто?
— Пацан какой-то. Молодой.
— Из наших, общажных?
— Вроде бы нет.
— Сейчас столько новых понаехало, кто их всех разберет.
— Это точно.
— За что, интересно…
Я пулей вылетел из комнаты. В толпе гомонящего на площадке народа выделил Толика, соседа по блоку. Схватил его за плечо:
— О чем речь? Кого убили? Где? Когда?
— Хрен его знает. Я только подошел. Скиф, отпусти руку, больно! — Толик, морщась, пытался освободиться от захвата. Я осознал, что делаю ему больно, ослабил хватку:
— Так что там за понты? О каком трупе речь? — обернулся я к окружающим. Они на секунду замолчали, потом их снова прорвало:
— Недалеко от входа убили…
— Молодого парня только что мочканули.
— Недавно совсем, минут пять-семь назад.
— Скиф, я сам видел. Слева от крыльца, шагах в двадцати…
— Из магазина возвращался, смотрю, лежит…
Я уже их не слушал, а стремглав летел вниз по лестничным маршам, не разбирая ступенек. Сердце бешено колотилось: «Это же Мишка, я же чувствовал! Знал! Сердце давило, подсказывало! Почему не поехал вчера с ним и все не выяснил? Почему с утра в офис к нему не пошел? Скиф — простофиля, баран, урюк! Что ж ты так друга… Ведь чувствовал же…Как же ты дальше будешь с этим жить?»
Выскочил на высокое крыльцо. Огляделся. Как и говорили ребята, слева от ступенек толпилась небольшая кучка народа. Еще не было ни милиции, ни скорой. Одни праздно шатающиеся зеваки. В одно мгновение оказался рядом. Бесцеремонно всех растолкал и склонился над телом:
— Тьфу, ты! — выдохнул с облегчением и чуть не плюнул на искаженное предсмертной гримасой черное лицо.
Убитый был негром. Рукоятка ножа, торчащая из левой стороны груди, явственно свидетельствовала о произошедшем. Еще один африканский студент вместо образования нашел в нашем государстве свою смерть. Если он был прописан в моем общежитии, то уже завтра на входе, возле вахты, вывесят некролог с его фотографией в черной рамочке. «Черный в черном», — мелькнул в голове каламбур из области опять-таки черного юмора.
Такое случается у нас в университетских общежитиях с завидной периодичностью. Не удивительно — уж больно вольготную жизнь ведут у нас нацмены. Играет существенную роль в этом деле их патологическая тяга к наркоте, любовь к местным недорогим девочкам и открыто наплевательское отношение к окружающим. За это и приходится рассчитываться. Иногда вот так — жизнью.
