Дверь гаража открылась и Лескин, выскочив оттуда, помог Павлышу укрыться в здании. Вездеход вполз следом, и дракону ничего не оставалось, как долбить клювом многострадальные ворота гаража.
— Ну, теперь до ночи носа не высунешь, — сказал осуждающе Лескин. — Дождь кончился, драконы взбесились, а некоторым из нас доставляет удовольствие изображать из себя гуляющую мишень.
— Поздравляю с боевым крещением, — сказала подошедшая Нина Равва.
Начальница, как ей и полагалось, была спокойна и доброжелательна.
— Обидно как, — сокрушалась Татьяна-маленькая. — Теперь и в самом деле не выйдешь. А я хотела новую мину заложить.
— И почему это драконы не любят врачей? — спросил задумчиво Джим, ни к кому не обращаясь. — Нарочно за ними гоняются!
— Драконы знают, что когда-нибудь у нас появится врач, который отгадает, почему драконы хотят нас съесть, — ответила Нина.
— И это не я? — спросил Павлыш.
— А вы уже напали на след?
Павлыш подумал, что опасность, которая нависает постоянно, становится частью быта. Пройдет еще несколько недель такой жизни, и драконы сравняются с комарами. Люди научатся стрелять в драконов из рогатки, морить их дустом, отпугивать чем-нибудь. И будут работать. Нельзя же останавливать работу только потому, что за тобой охотятся неуязвимые драконы.
— Павлыш, — сказала Нина. — Вам следует посетить свой кабинет в качестве пациента. У вас щека разодрана. И вообще вы грязны как смертный грех. А врач должен всем нам подавать пример.
Так Павлыш вступил в кровное братство.
Умывшись и заклеив щеку пластырем, Павлыш присел у стола, чтобы перевести дух. Им овладела предательская слабость. Даже при умеренном воображении нетрудно было себе представить, каково пришлось бы Павлышу, протяни дракон свои когти на полметра дальше. А у Павлыша воображение было развито отлично.
Он взял в руки дневник доктора, открыл его, захлопнул снова. Надо поговорить с Ниной. Дневник, и в самом деле, может пригодиться.
И тут же, словно подслушав его мысли, вошла Нина.
— Я вам не помешала? Пластырь придает вам боевой вид.
— Спасибо. Хоть я к этому не стремился.
— Читаете записки Стрешнего?
— Хотел бы, но не решаюсь. Вряд ли он предназначался для посторонних.
— В этом вы ошибаетесь. У доктора была слабость, — может, в роду у него был графоман, — он не только любил читать вслух отрывки из дневника, но и подсовывал его всем, кто пытался избежать этого развлечения под предлогом того, что не воспринимает чтения вслух.
