Вот таким образом и была найдена объемистая брошюрка, добрую половину которой занимали похоронные плачи, собранные безвестным энтузиастом девятнадцатого столетия в северных губерниях России. Ни административные, ни какие другие меры Мишане не грозили - обвинить его в плагиате было невозможно, так как этого автора никто не читал даже в первой половине прошлого столетия, не говоря о нынешнем, - предусмотрительный Мишаня вынес драгоценную брошюрку из Библиотеки имени Ленина на животе, вырвав перед этим карточку из каталога, и для большей уверенности обошел еще десятка три библиотек; обвинения же в мошенничестве Мишаня вовсе не боялся, на руках у него была чудодейственная оправдательная ксива - что ж, бедному шизофренику и пошутить нельзя? И вот, когда наконец в светлом мозгу Мишани созрел план, когда он выучил не только все слова всех плачей и стенаний, а также названия, историю и достопримечательности всех деревень, упомянутых в книжке и дополненных для пущей важности другими названиями, взятыми из областных карт и туристических справочников самим Мишаней; когда он кое-как отрепетировал все эти завывания у себя в комнате, окончательно убедив соседей, что спятил, - вот тогда он и объявил через двух-трех знакомых, одним из которых был И.О., только что приехавший из Ленинграда, что в Москве появился уникальный хранитель и знаток старорусских похоронных и свадебных обрядов, эдакий деревенский гений, новый Ломоносов, пришедший в Москву пешком. И вот тут-то все русофилы и часть технической интеллигенции клюнули на его удочку. Его представления были бесподобны, непередаваемы, Мишаня доводил себя до шаманского экстаза, выл, рыдал, причитал, рвал на себе волосы и катался по полу, не жалея себя, - и знаменитые композиторы и писатели не в силах были сдержаться и плакали вместе с ним! Сам Шостакович обливался слезами, когда Мишаня демонстрировал ему свое искусство, а после представления предложил Мишане поступить в консерваторию сразу на второй курс! И Мишаня поступил и, прикрываясь Шостаковичем, проучился там целых три года. И до сего времени так никто и не знает, что за птица Мишаня, но зато так и повелось с тех пор - приглашать его консультантом на все мероприятия, связанные с русскими народными обрядами, будь то спектакль, фильм, опера, концерт в Кремле или простая статья в журнале.
Стоит также упомянуть о том, как Мишаня оказался сумасшедшим. Случилось это в том же году, когда его выгнали из университета за какие-то стишки, вписанные в подпольный рукописный журнал, и, хотя стишки были скорее хулиганскими, чем "политическими", он попался на заметку соответствующим "органам", расследовавшим это дело. И вот, перед самым открытием очередного или внеочередного съезда нашей славной и т.д. и т.п., "органы" получили приказ на время съезда избавить столицу от всех нежелательных элементов. Как-то ночью приехала к Мишане машина с тремя деловито настроенными мужичками, и после долгих споров и пререканий Мишаня вынужден был последовать за ними. Вещей ему брать не велели, сказали, что ненадолго, но Мишаня успел прихватить с собой пару книжек, уж он-то знал, что свободного времени у него будет предостаточно. Сначала его отвезли в какое-то здание, где он ждал почти до утра в пустой и громадной приемной, куда постепенно набивался народ, все из таких же ненадежных, как он сам; а когда набралось человек двадцать пять, их всех посадили в автобус и через три часа привезли под город Чехов в Троицкое, в психбольницу. По дороге они перезнакомились; человек пять, правда, по-настоящему были не в себе, ехать было в общем весело, в палатах разместили заботливо, хамства особого не было. В Троицком их оказалось более ста человек, кормили сносно, разрешали читать, а так как хулиганы там собрались в основном интеллектуальные, то и книги были превосходные - Бердяев, Розанов, Кьеркегор, ну и так далее; то есть Мишаня как будто и не выезжал из дома. И самый анекдотичный случай произошел в день открытия этого эпохального съезда. После завтрака в большом холле перед телевизором собралась громадная толпа больных и здоровых пациентов, на скамейках расселись врачи, сестры, медбратья, все в белых халатах, за ними беспорядочной толпой стояли сумасшедшие, а "интеллектуалы" взгромоздились на подоконники и с ненавистью поглядывали на голубой экран, как на прямую причину их заточения. И вдруг, когда кто-то там объявил об открытии съезда, все троицкие сумасшедшие торжественно и радостно захлопали вслед за делегатами; в холле психбольницы наступило некоторое смятение, врачи и вышибалы растерянно оглянулись на своих идиотов и... захлопали вместе с ними! Мишаня просто визжал от восторга: врачеватели пошли на поводу у сумасшедших.
