Тогда он выхватил из-за пояса кинжал и бросился на меня со словами: «Сейчас я отправлю тебя в преисподнюю!»
Но я был проворнее — рука моя метнулась к запястью его руки, сжимавшей кинжал, и выбила клинок; он упал на тропу позади меня.
— Без оружия! — закричал я. — Мы будем драться насмерть — на равных и без оружия, а там пусть Господь нас рассудит!
Мы сцепились, как два диких зверя, полных ярости. Руки и ноги наши переплелись, мы рухнули на тропу и перекатывались вдоль нее то вверх, то вниз — с одной стороны у нас была отвесная стена, а с другой — обрыв, пропасть и воды Черного озера! Мы корчились от напряжения и боли в попытке пересилить друг друга, но Господь был против меня — Он разрешил моему противнику одолеть и прижать меня к земле на краю пропасти. Тот был сильнее меня, я был в его руках, и его глаза, как угли, горели огнем. Я не мог пошевелиться — голова моя свисала над пропастью, его колено сдавило мне грудь — моя жизнь была в его руках. Я думал, что сейчас он сбросит меня вниз, но он медлил. Я был на волоске между жизнью и смертью и пережил жуткие мгновения, а затем он заговорил, и слова его звучали тихо и зловеще:
— Видишь теперь, монах, мне достаточно пошевелить рукой — и ты полетишь вниз, в пропасть — камнем. Но мне твоя жизнь не нужна — она мне не помеха. Эта девица принадлежит мне, она — моя, поэтому ты оставишь ее в покое, оставишь ее мне, ты понял?
С этими словами он поднялся и ушел по тропе вниз, к озеру.
К тому времени, когда я наконец нашел силы пошевелиться, звук его шагов давно угас в ночной тишине. Великий Боже! Знаю, я не заслужил такого поражения, унижения и боли. Единственное, чего я хотел — спасти невинную душу, но Небеса — о, насмешка судьбы! — дозволили повергнуть меня тому, кто ее, быть может, погубит!
В конце концов я нашел в себе силы подняться, хотя все тело мое нестерпимо болело (многочисленные синяки и ссадины, полученные при падении и схватке, давали о себе знать), а на груди своей я все еще ощущал колено злодея и его пальцы, стискивающие мое горло. С трудом я вернулся на тропу и стал спускаться вниз, к озеру. Хотя я был жестоко изранен, мой долг повелевал мне идти к хижине Бенедикты и телом своим защитить ее от зла и порока. Но шел я очень медленно, часто делая остановки и отдыхая. Рассвет был совсем близок — на востоке разгоралась заря, когда наконец я решил отказаться от своей затеи: было уже слишком поздно, и едва ли жизнь моя, принесенная в жертву, сможет теперь защитить невинное дитя.
