— Вам, конечно, известно, как набиралась эта команда в Ржевском лагере военнопленных? — начал Сухов. — Я вступил в нее последним, чтобы уйти первым при удобном случае…
…Уже месяцы служил Сухов в группе Шевылева, стоял ночами в караулах, прочесывал леса, перестреливался с народными мстителями. Груз совершенных преступлений давил душу. Теперь к партизанам надо было идти не с пустыми руками, а хоть частично искупив свою тяжелую вину.
Но этот случай, возможно, так и не представился бы, если бы не встреча с женщиной по имени Лукерья из деревни Тупилино, которую он, Сухов, никогда не забудет.
Когда полувзвод разместился в этой деревне и надо было подыскать подходящее помещение для коней, выбор фельдфебеля остановился на просторном дворе крайнего, большого дома. Он приказал Сухову осмотреть дом, и тот сразу обнаружил на чердаке, на охапке сена, раненых красноармейцев. Фельдфебелю Лукерьин дом очень понравился. Кони были туда поставлены.
Сухов разыскал хозяйку дома и открыто предложил ей свою помощь в спасении бойцов. Перевести их в другой дом было невозможно: двое раненых из команды Шевылева во время операций находились днем в палатках, и все могли заметить. Ночью же двор охранялся часовыми.
Тогда у Якова и созрела мысль: пробраться в ординарцы (должность после Федьки еще была не занята), чтобы днем оставаться в деревне и передавать раненым еду и воду. С помощью самогонки, которую гнала почти вся деревня («Ну и здоров же был жрать спиртное этот Шевылев!»), ему удалось осуществить свой план.
В Тупилино команда простояла неделю. В последний вечер Шевылев из штаба вернулся очень взволнованным. Хлебнув горького больше обычного, он — впервые! — пригласил за стол Якова. Фельдфебель не смог сдержать радости. За стаканом он поведал о полученном от генерала исключительно важном задании: срочно передать в штаб армии карту с боевыми порядками окруженного корпуса и направлениями ударов по русским при намеченном выходе из «котла».
Шевылев даже показал пакет, весь в сургучных печатях. Из него торчали кончики двух термитных палочек. По словам фельдфебеля, достаточно их было прижать друг к другу, как содержимое пакета сгорало без остатка. Но рад он был совсем другому: Фрезнер обещал ходатайствовать о награждении его «рыцарским крестом» — высшим орденом империи. Воин, удостоенный этой награды, как кричал захмелевший Шевылев, приравнивается чуть ли не к генералу. Его не смущал ни стокилометровый рейд по сплошным топям, ни риск выхода из кольца советских войск. Он был просто одурманен ореолом ожидающей славы!
