Пока я пялился, как тот баран, Андреич привстал со скамейки и вновь наклонился над розовым существом, расставив ноги. Халат плотно облепил спину.
— Жека, принеси, пожалуйста, корзинку, она вон там, рядом с клеткой, и захвати свою грелку заодно, она тоже где-то в том районе. Кажись, начинается… Ну, помоги ещё раз, кто бы ты там ни был… Да не стой столбом, раскудрить через коленку! Давно пора очухаться! И не бойся ты их, они не кусаются, хоть и охраняют Тузьку. Это поначалу они страшные, а потом привыкаешь…
Мне вовсе не хотелось проверять, кусаются они или не кусаются, хотя, судя по внушительным клыкам того, что с капельницей, куснуть он мог о-го-го! Даже не куснуть, а запросто вырвать, особо не усердствуя, приличный шмат из мягкого места потенциального обидчика. Да и у второго пасть тоже явно не семечками утыкана.
Я сомнамбулой поплёлся к очередному указанному месту и сразу наткнулся там на всякую всячину. Пока искал корзинку и грелку (ой, да вот же они), в голове по-прежнему была сумятица, не мысли, а их огрызки и сплошные обрывки, всё никак не способные оформиться во что-то цельное и толковое. А тут ещё взгляд мой упал на отдельно стоящую клетку, и тут же то немногое, что сейчас из мыслей в голове присутствовало, бестолково там суетясь и мельтеша, как осенние листья на ветру, мгновенно улетучилось вон.
В клетке, ещё на одной грелке, полностью её покрывая, копошились маленькие создания, от одного вида на которые у зоологов с биологами волосы бы встали дыбом. Я разглядел щеночка с ластами вместо лап, рядом то ли цыплёнок, то ли птенчик, но с миниатюрной головкой бурёнки, между ними застрял чей-то раздвоенный хвост, из-под которого выглядывала куриная лапка, вся в бородавках; ещё я заметил сморщенную мордочку обезьянки со змеиными глазами, чей-то блестящий клюв, загнутый кверху, что-то ещё, такое же неудобоваримое и отталкивающее, а на самом верху, как король на именинах, возлежал крохотный бегемотик с ушами летучей мыши и павлиньим хвостиком. Все они были словно игрушечными, казались ненастоящими, вылепленными чьей-то сумасбродной фантазией, но от этого нисколько не теряли своей отталкивающей неестественности и чужеродности. И чужеродность эта так и пёрла из каждой детали.
Я зажмурился. О Боже! Кунсткамера… И не просто, а в квадрате. Даже в кубе. Зрелище, достойное исключительно фильма ужасов. Или кисти полоумного Босха.
— Евгений!.. Иди сюда, где ты опять застрял?
