И они пошли. Альпинисты не лезут, так же, как корабли не плавают. Они идут. Обдуваемые легким пряным ветерком. По камням, что местами до блеска отполированы сотнями ног. Плюнув на приличия, иногда они опускались на четвереньки. Плюнув на горские традиции, Виктор тащил Нину за руку добрую половину пути. И они взошли.
— Вот… это и есть… самая высокая башня… Девичья…
— Что…
— Так называется… Девичья…
— Уф-ф. Попробую угадать. Девичьей эта башня, — наш герой взглянул на низенькую каменную арку, остатки фундамента, — ну, когда-то «башня», зовется по печальной легенде. Давным-давно один злобный консул, чудище кровожадное, приволок сюда моло-оденькую невесту. Из Италии, естественно. Ему отдали ее сребролюбивые родители за неслабый магарыч. Но сама бедная девушка любила молодого кудрявого конюха Джованни, оставшегося в солнечной Генуе. Джованни, не будь дурак, запил с тоски. А бедная девушка рыдала сутки напролет, никого не узнавая. Так что пришлось запереть ее в самой высокой башне, откуда она благополучно и спрыгнула. В пропасть. Финита, как говорится, ля трагедиа. Эй, тебе нехорошо?
Нина стояла вся пунцовая и тяжело дышала, еще не отойдя от подъема. Ветерок играет с волосами, собранными в хвост. Широко открытые, несмотря на яркое солнце, глаза мечут черные молнии — она напоминала глухо рокочущую Этну. За секунды до извержения.
— Значит, ты… значит, тебе смешно… но она ведь погибла от любви! Как ты не поймешь, она так любила, что не смогла жить! Чем жить с нелюбимым, лучше сразу в пропасть!
Он уже хотел рассмеяться и продолжать ерничать, но вгляделся в ее глаза повнимательней и… не стал. Что-то подсказывало ему, что не стоит смеяться над этим. Пусть это так по-детски, так наивно и прямо — эта вера в любовь, от которой можно умереть, но… Пусть это будет. Let it be, как спели в свое время the Beatles.
— Эй-эй, не обижайся, я пошутил. Неудачно, похоже.
— Как ты мог! Можно смеяться над всем, над всем, но смеяться над любовью… Я поняла, ты жестокий.
И она бросилась вниз. Не как невеста консула, правда, а просто быстро-быстро побежала.
— Нина, стой! Ты с ума сошла, убьешься!
И он бросился за ней, наш рыцарь без страха и упрека, а также без коня и лат. Догнал у самого края, схватил за руку.
— Стой, ненормальная!
— Пусти меня!
Она сильно дернула руку. От неожиданности — ведь он был уверен в силе мужского обаяния — он на секунду потерял равновесие… и понеслось! Они летели, как тот толстяк, на «пятой точке», только гораздо быстрее. Хорошо еще, что попали в отполированный каменный желоб, длиной всего метров пятнадцать. Но и на этой короткой дистанции летний бобслей — штука весьма неприятная. Особенно когда нет, собственно, боба…
