Феврония подошла к поленнице дров, взяла оттуда полешко и, не моргнув глазом, не смущаясь этого наскока князя, ровным голосом, спокойно, как дитя, что не ведает еще ни чинов, ни званий, молвила:
— Возьми это поленце, и пока я очешу этот пучок льна, смастери из него ткацкий стан и всю потребную снасть, на чем мне полотно ткать.
Вместо ожидаемой всеми вспышки гнева Петр вдруг успокоился, молча взошел на возок и приказал слугам топить баню.
Пока топили баню, Феврония зачерпнула плошкой хлебной закваски, подержала над ней руки, что-то шептала, беззвучно шевеля губами, дунула и отдала слуге, чтобы он отнес князю.
Петр помылся в бане и помазал снадобьем все тело, как и велела Феврония.
Проснувшись следующим утром, Петр вышел умыться и с изумлением обнаружил, что струпья зажили, затянулись живой здоровой плотью и почти не заметны. Чувствуя себя совершенно здоровым, князь приказал собираться в обратную дорогу и к вечеру отбыл в муромскую землю, стараясь не вспоминать своего обещания. Февронии же он послал богатые дары, но она их не приняла.
В дороге князь вдруг почувствовал себя хуже. На теле опять появились струпы. Помаявшись, князь понял, что делать нечего — и почти от самого Мурома велел поворачивать обратно.
Его возвращение Феврония встретила, будто знала, что так оно и будет. Пообещав накрепко, что возьмет ее в жены, Петр исцелился уже испытанным ранее способом.
Так Феврония стала княгиней.
* * *
Женитьба Петра была для всех неожиданностью, в том числе и для самого Петра: поехал лечиться, а вернулся с молодой женой. Его болезнь ушла, будто ее и не было, и никогда больше не напоминала о себе. Перемена в жизни Петра произошла столь быстро, что ему понадобилось некоторое время, чтобы осознать, что он женат, между тем как Феврония вела себя совершенно спокойно, без пустяшной тщеславной радости по поводу столь удачного замужества, как будто знала, что так оно и должно было случиться. И совсем немного времени понадобилось Петру, чтобы увидеть, что Феврония именно та девушка, какую он хотел бы видеть своей женой и понять, что он уже полюбил ее — после свадьбы, а может быть, и раньше, — как знать? Теперь, когда Феврония стала его женой, исчезла в никуда преграда, которая была между князем и простой рязанской девушкой, преграда, которая воздвигалась всем его воспитанием, положением и образом жизни. Петру становилось не по себе от мысли, что он бы никогда на ней не женился, не случись вся эта история.
