— Дружина моя, братья! Рязанцы, черниговцы, владимирцы! Русичи! Вот и настигли мы войско монгольское, разорившее землю нашу. Дикие звери хозяйствуют теперь в городах наших, терзают тела наших родичей убитых. Не осталось живых людей даже похоронить их…
По зову моему и по своей воле собрались вы здесь под моею рукою. Путями лесными, краткими нагнали мы вражье войско. Но зело велика степная рать, тьмочисленна. Не одолеть нам ее малым числом нашим. Но войско их разбрелось по земле владимирской в грабежах, оно разрозненно и растянуто сейчас, ибо некого страшиться им, нет войска, способного противустать поганым. Князь Юрий Всеволодович покинул Владимир, ушел к Ярославлю собирать рати. В семи верстах отсюда стоит их великий хан Батый. Сейчас самый удобный момент, чтобы напасть на них неожиданно и отсечь главу степному змею.
Братья! Беспрекословно исполняли вы приказы мои. Не одна сотня степняков полегла от наших рук. Завтра, братья, я поведу вас на смерть, но давать и отнимать жизнь может только Бог. И поэтому, если кто-то из вас не готов принять смерть, пусть уходит сейчас. Я не осужу вас, ибо не вправе. И да никто не осудит!
Те, кто останется, знайте: завтра будет бой, бой смертный. Я не отступлюсь, пока не достану Батыя либо сам не лягу костьми. Монгольское войско столь велико, что даже если удастся лишить жизни их хана, то уйти живыми нам самим нет никакой надежды. Поэтому тем, кто останется со мною, я кланяюсь земно, — Евпатий поклонился (великий боярин простым мужикам!), — и прошу простить… Теперь же, братие, помолимся, и пусть каждый сам выберет судьбу свою.
Вся рать единой волною поснимала шапки и опустилась на колени на снег. Губы сами шептали слова молитвы, известные с младенчества и произносимые всю жизнь каждодневно, но сейчас в эти знакомые слова были вложены иные суть и смысл. Каждый по-своему готовил себя к предстоящему, и к предстоящему готов был каждый. Со святыми молитвенными словами дух поднимался над плотью, и каждый готов был свершить невозможное. Кто был слабым — сильным стал, а кто сильным был — стал еще сильней. Таков уж русский человек, стоящий на границе между жизнью и смертью.
После к Евпатию подошли несколько человек, понурив головы, попросили прощения у него и у всей братии и, не оглядываясь, ушли в лес. Не осудим же и мы ушедших. Никто не может знать, как поступил бы сам в подобном случае. Каждый имеет святое право выбора, у каждого свой путь.
