— Который, кстати, неотлучно торчал на Солдатской, — вставил Сема с улыбочкой (Колпаков под колпаком — забавно!). — Но ничего подозрительного…
— Он отлучался в самое горячее время за сигаретами. Его хождения взад-вперед по улице могли кое-кого испугать.
— Отлучался? — переспросил Иван Петрович. — Надолго?
— Ну, на полчаса.
— Это он сам сказал?
— Не о нем речь. Иван Петрович, я попросил вас прихватить спортивный костюм…
— Прихватил. Что дальше?
— Его надо сдать на экспертизу: та ли это одежда, что я привез вам из Германии. Вот глядите, мы тут втроем… — я достал из кармана пиджака фотокарточку, которую вдруг у меня вырвал Сема и ошеломленно уставился на изображение.
— Ванюша, я… — пробормотал он отрешенно.
— Ты верный осведомитель.
— Какое это теперь имеет значение… — бормотал Сема, как из другого мира. — Ну, мы играли в покер.
— Поздно, Сема, доигрались! Ты мне надоел… да я и сам себе надоел. Признаюсь, Макс.
— В чем?
— В трусости.
Всего лишь! Сема, конечно, соображал, к чему дело идет, и вклинился меж нами, как паралитик на колесиках.
— У меня возникло желание дать показания.
— У тебя было сколько угодно возможностей.
— Пожалеете!
— Я предупреждал. Теперь выслушаем версию Ивана Петровича.
— Да, этот костюмчик я приобрел на родине.
— Потому что подарок был…
— Ты угадал: подарочек был в крови.
Жутко все-таки слышать от человека нормального (пусть и с комплексами) неприкрытое признание — не в трусости, нет! — в ненависти. Да ведь я ее всегда чувствовал, еще с первой встречи в больнице… а может, с позабытой юности.
— Иван, за что?
Он пожал плечами.
— Это уж вы между собой выясняйте. Я всего лишь свидетель.
— Ты всего лишь… — Сема умолк и вдруг рассмеялся мелким надрывным смешком. — Дурачки мы, ребята!
Да, передо мной противники достойные, на равных, мой профессор прав. Мне страстно захотелось вывести их из себя, взорвать болезненный круг изнутри.
— Иван Петрович, мы вас слушаем.
И он заговорил с угрюмым бесстрастием.
— Не хочу размазывать, но я, действительно, попался… еще тогда, 9 мая. Я более чем спокойно относился к женщинам, но она показалась мне ребенком, чистым и доверчивым, как будто не ведающим, что творит.
Семен фыркнул, доктор посмотрел на него задумчиво и заявил:
— А может, такой она и была.
— На редкость искушенная бабенка…
Я перебил Сему:
— Наверное, перед каждым мужчиной она представала в том облике, в котором он жаждал ее видеть. Врожденный инстинкт и чувство перевоплощения.
— Да как будто он не видел голую Цирцею в мастерской!
