Апофеозом Нового года была Ёлка. Не какая-нибудь искусственная, а настоящая свежая из леса — сосна. Отец так и шутил-пел: «В лесу родилась сосенка, в лесу она росла…» Как бы отец себя ни чувствовал, в какую бы командировку ни уезжал, но в последний день школьных занятий перед новогодними каникулами он всегда приносил домой елку-сосенку.
Украшение Ёлки превращалось в своеобразный церемониал: сначала на елку вешались гирлянды по тому же принципу, что и «потолочные»: одна немигающая гирлянда, другая «подмигивающая». Ими оплетал елку отец. После этого они с Галей менялись местами. Он стоял у коробки с новогодними игрушками и подавал. Причем не абы как. Сначала вешались большие шары, потом «сосульки» и всякие фигурные игрушки в виде людей или животных, далее шли шары маленькие, а венчали эту традицию любимые игрушки Гали: большая звезда с цветной мигающей лампочкой внутри на самой вершинке, небольшие стеклянные часы, показывавшие всегда без пяти двенадцать, и деревянный снеговик. Причем года три назад Галя нечаянно расколотила часы, правда, не вдребезги, у них откололся только угол. Но всё равно от этого игрушка не перестала быть любимой: она по-прежнему самой последней цеплялась на елочную ветку. После этого приходила мама и по своему вкусу «закидывала» елку мишурой, «снегами» и конфетти. Отец стрелял из хлопушек и получалась замечательная елка, которой завидовали все соседские дети. А в самый канун Нового года, за полчаса, семья откупоривала бутылку шампанского и провожала старый год: «Помянем старика добрым словом…» А потом отец и дядя Сережа (сосед, который вместе со своей женой приходил к ним «новогодиться») «стреляли» из хлопушек в главу государства, который из телевизора поздравлял «народ» с Новым годом. Выходили на балкон, зажигали бенгальские огни и запускали их с балкона в сугробы, благо этаж был второй, а балкон не со стороны парадного подъезда. Если было настроение, всей семьей ходили на официальную елку, по дороге сворачивали на горку и катались с нее до посинения. Частью история повторялась на русское Рождество, но уже более скромно. В сочельник отец подводил Галю к зеркалу, свет выключался, но вместо свечей зажигался скоротечный бенгальский огонь, и вот пока огонь искрился, Галя должна была разглядеть своего суженого-ряженого, но за всё время никого, кроме отца, в зеркале не видела. На русское Рождество всегда покупался любимый торт отца — Пражский или Киевский — и начиналось чаепитие. Отец добавлял в чай по чайной ложечке коньяку (и маленькая Галя гордилась — ей тоже капали каплю-две), и они поднимали чайные чашки и чокались, будто там было вино или водка. Правда, когда это случилось в первый раз, Галя сразу же после этого «вырубилась» — ее потянуло в сон и она едва не свалилась за праздничным столом. Елка убиралась или в последний день каникул, или вместе с гирляндами стояла до Старого нового года. В Старый новый год опять накрывался стол, и отец шутил: «Пьем за Новый год, чтоб Старый не вернулся!»
