– И пол, значит?
– И пол. И печи. Три печи.
– А пошто три-то?
– Мыло буду варить. Мыловаренную фабрику открою. Идет? Ну, сколько, спрашиваю?
– Ежели… ежели с печкой и все прочее… Ну, в рассуждении леса, кругляк, плахи, жерди – все мое?
Констанов выругался.
– Сказано, мои деньги! Все остальное твое.
Тогда Безбородов выкрикнул в отчаянии:
– Тыща! Задаток двести!
Констанов из уже знакомой нам пачки отсчитал десять десятичервонных.
– Бери, обезьяна!..
Безбородов снова обиделся и не притронулся к деньгам.
– Если обзывать будешь, не выйдет у нас никаких делов. И не надо мне твоих денег!
– Ой ли! – удивился Констанов, шнуруя свои громоздкие ботинки-бутсы. – А если я тебе вместо тысячи – две отвалю? А? Тоже не выйдет?
– Вы, случаем, не из купцов? – ощерился Безбородов. – И за две не стану, коли обзываешь.
– Не будешь? Скажи, пожалуйста!.. Да, Евгений Михайлович, жизнь таровата на неожиданности… А ведь этот человекообразный сможет. Вижу по глазам – сможет. Не возьмет… Ну, ладно, ладно, пролетарий! Я ведь это так, по-научному… Все мы от обезьяны. И я тоже. Извиняешь? – Констанов хитро подмигнул. – А тыщенку-то лишнюю возьмешь все-таки, а?
– За сколь срядились, за столь и сделаем.
– Ишь ты, принципиальный! – ухмыльнулся философ, и голос его словно потеплел. – Нет, чертов ты сын, я не из купцов. Купцов с девятьсот пятого года сам потрошу… Ладно! Забирай деньги и завтра же начинай. План я составлю. Да, еще вот что: жена у тебя, конечно, есть? Пошли-ка ты ее сюда, пусть заберет вот эти шмутки-монатки.
Он пнул ногой узел, в который еще с ночи свалил пожитки Евстигнеевых.
– Бабу не пошлю,- покачал головой Безбородов. – Может, ты и не из купцов. Не пошлю, и милостыни не надо нам. На том извиняйте и будьте здоровы! С полудня начнем возить лес и кирпич.
Безбородов взял деньги, аккуратно пересчитал и, положив в карман, ушел.
На другой же день работа закипела. Вечером, когда уже были привезены и сложены десятки бревен, Безбородов зашел к Констанову. Тот сидел перед коньячной бутылкой.
– Ну… – Безбородов втянул в себя запах финьшампаня, – завтра будем ошкуривать бревна. Вот таперича бы не грех и пропустить стаканчик! Артелью, то ись… Времена-то нынче крутые. На бирже труда множество околачивается. Уж ты, от щедрот своих…
Констанов сделал непристойный жест:
– А этого не хочешь, пролетарий?
Я трудился над анализом Личности.
Уже были допрошены Безбородов, его артельщики – Фомин, Лесников, Шадрин, извозчик Ермолаев. Пришло «отдельное требование» из далекого Ташкента – допросы четы Евстигнеевых. Много материалов поступило и из других городов.
