У Тодда вырвался сдавленный стон. Он втиснул шкатулку в перекосившийся ящик и ударил по нему ногой. Ящик закрылся. Мгновение Тодд смотрел на него в каком-то оцепенении, а затем кинулся прочь. Он успел сбежать до середины лестницы, когда послышались быстрые шаги отца. Тодд лег животом на перила, беззвучно съехал вниз и — в кухню.
А в дверь уже барабанили.
— Тодд! Это я, открой!
А вдалеке уже звучала сирена «скорой помощи».
Дюссандер, кажется, снова впал в забытье.
— Сейчас, пап!
Он положил почтовые листки так, чтобы создавалось впечатление, будто их в спешке уронили на стол, и лишь затем пошел открывать дверь.
— Где он? — спросил на ходу отец.
— В кухне.
— Ты молодчина. Ты все сделал как надо. — Отец привлек его к себе, пытаясь грубоватыми мужскими объятиями скрыть некоторую растерянность.
— Надеюсь, что ничего не забыл, — скромно сказал Тодд и повел отца на кухню.
Боудены всей семьей навестили мистера Денкера в больнице. Тодд не знал, куда себя девать в продолжение всей этой тягомотины в стиле «вы-должны-беречь-себя» и «с-вашей-стороны-чрезвычайно-любезно», поэтому он был даже рад, когда его подозвал мужчина с соседней койки.
— Три минутки, молодой человек, — сказал мужчина извиняющимся тоном. Он лежал в гипсовом корсете, подвешенный на каких-то блоках и тросах. — Вы имеете дело с Моррисом Хейзелем, который сломал себе позвоночник.
— Неприятная штука, — сочувственно сказал Тодд.
— Неприятная штука, вы слышали? Молодой человек умеет выбирать деликатные выражения.
Тодд начал извиняться, но Хейзель с улыбкой остановил его жестом. У мужчины было бескровное измученное лицо, лицо старого человека, прикованного к больничной койке и готового к любым поворотам в своей жизни... в основном малоприятным. В этом смысле, подумал Тодд, он и Дюссандер — два сапога пара.
— Не надо, — сказал Морис. — Не надо отвечать на мой выпад. Я вам чужой человек. Почему вы должны переживать из-за чужого человека?
— Никто из нас не остров в этом мире... — начал Тодд.
Моррис засмеялся.
— Молодой человек знает наизусть Донна! Кто бы мог подумать! Скажи, а как дела у твоего друга и моего соседа?
— Врачи говорят, для своего возраста он довольно быстро идет на поправку. Ему ведь уже восемьдесят.
— Это таки возраст, — согласился Моррис. — Он у тебя совсем не разговорчивый. Но из того, что он сказал, я так понял, что он натурализованный. Вроде меня. Сам я поляк. То есть я родился в Польше. В Радоме.
— Правда? — из вежливости спросил Тодд.
