Они закусывали сандвичами «Биг Мак», доставая их из корзинки; не зря Тодд накручивал педали — сандвичи были теплые. Тодд потягивал через соломинку тонизирующий напиток. Дюссандер пил свое виски.
Его голос шелестел, как газета, прерывался, набирал силу и тут же слабел, делался почти неслышным. Его выцветшим глазам с красными прожилками никак не удавалось остановиться на одной точке. Со стороны могло показаться, что на крыльце сидят дед и внук.
— Вот все, что я помню, — закончил Дюссандер и откусил от сандвича добрую треть. По подбородку потек соус.
— А если подумать? — мягко спросил Тодд.
Дюссандер изрядно отхлебнул.
— Пижамы были бумажные, — процедил он. — Когда заключенный умирал, его одежда переходила к другому. Иногда одну пижаму снашивали до сорока заключенных. Я удостоился лестной оценки за бережливое отношение к имуществу.
— От Глюкса?
— От Гиммлера.
— Постойте-ка, в Патэне была швейная фабрика, вы говорили неделю назад. Почему же там не шили пижамы? Заключенные могли сами шить их.
— Фабрика в Патэне выпускала обмундирование для немецких солдат. И вообще мы... — Дюссандер осекся, но усилием воли заставил себя закончить. — В нашу задачу не входило укреплять здоровье заключенных. Может быть, на сегодня хватит? Пожалуйста. У меня болит горло.
— Вы слишком много курите, — заметил ему Тодд. — Расскажите еще немного про одежду.
— Какую? — угрюмо спросил Дюссандер. — Лагерную или эсэсовскую?
Тодд улыбнулся.
— И ту, и другую.
Сентябрь 1974
Тодд делал себе в кухне сандвич с арахисовым маслом и джемом. Кухня находилась на некотором возвышении и вся сияла хромом и нержавейкой. Тодд недавно пришел из школы, а мать все никак не могла оторваться от своей электрической машинки. Она печатала диплом какому-то студенту. Студент — в очках с немыслимыми линзами, с торчащими во все стороны короткими волосами — казался Тодду пришельцем из космоса. А написал он что-то такое про распространение плодовой мушки в долине Салинас в послевоенный период... или еще какую-то муру в этом духе. Тут стрекот машинки оборвался, и мать вышла из кабинета.
— Вот и Тодд с мыса Код — сказала она вместо приветствия.
— Вот и Моника из Салоников, — ей в тон сказал Тодд.
Для своих тридцати шести мать у меня будь здоров, подумал он. Высокая, стройненькая, светлые волосы чуть тронуты пепельным оттенком, темно-красные шорты, прозрачная блузка с янтарным отливом, небрежно завязанная узлом под самой грудью, достаточно открыта, чтобы каждый мог оценить эти маленькие, ничем не стесненные взгорки. Из волос у нее торчал ластик, а сами волосы были наспех схвачены бирюзовой заколкой.
