– Будь моя воля, я бы перевешал всех жлобов из люцернской артели, а перед этим загнал бы каждому его золотой молоток в жопу! – не утихал грозный Николя.
Эта угрожающая фраза привела плотников в движение: Сильвестр пошел к столу и стал разливать вино из кувшина в бокалы, Арис и Теодор вынули чистые ноги Магнуса из таза, толстый Хуго грузно опустился на колени и принялся бережно вытирать ноги полотенцем.
Затем Магнуса отвели в его комнату-келью, скромную, но удобно обустроенную. Он снял пыльный толстый комбинезон, достал из рюкзака одежду – бежевые лайковые штаны в обтяжку, красные сапоги на подкованных медью каблуках, расшитую шелковую рубаху без ворота – и с наслаждением переоделся. Повесив на шею увесистое ожерелье из белого золота, жемчуга и мормолона, он надел на безымянный палец правой руки перстень с бриллиантовым крестом и вышел из кельи, бодро стуча каблуками.
За столом его ждали плотники.
– Прости, брат Магнус, что мы потрапезничали без тебя, – зарокотал Хуго. – Но мы с удовольствием выпьем вина за твое здоровье и за крепость твоей руки.
– Почту за честь поднять бокал в вашей компании, – ответил Магнус.
Быстро помолившись Богу, он опустил руки в серебряную чашу, принял переданное Сильвестром полотенце, вытер руки, взял наполненный бокал.
– Будь здрав, Магнус Поспешный! – произнесли плотники хором, протягивая свои бокалы.
– Будьте здравы, друзья! – Магнус чокнулся с их бокалами.
– Да будет крепка рука твоя!
– Да будут крепки руки ваши!
Местное вино, прошлогодний Marcillac, освежило Магнуса, и он с удовольствием осушил свой бокал до дна. Николя снял крышку с супницы, Арис протянул пустую тарелку, а Хуго щедро, до краев наполнил ее крестьянским фасолевым супом с копченой грудинкой, приправленным зеленью и чесноком. Это был старый добрый garbure, прекрасно утоляющий голод не только крестьянам, но и путешественникам. Несмотря на то что суп уже был чуть теплым, он показался Магнусу невероятно вкусным, каждый глоток возвращал силы.
Плотники, допивая свое вино, вначале слегка переговаривались между собой, затем смолкли. Словно оцепенение спустилось на них, и они сидели неподвижно, положив руки на стол и опустив глаза. Только слышно было, как Магнус ест свой суп. Наконец и это прекратилось.
Он вытер рот салфеткой, отодвинул пустую тарелку и глянул на приумолкших товарищей. Они посмотрели на него. Он хотел было задать вопрос, но что-то помешало это сделать. Тишина стояла под каменными сводами зала. Она не была гнетущей, скорее наоборот – благодатной, полной ожидания того великого и важного, к чему были готовы все сидящие за столом. Такую тишину не хотелось нарушать. Но Сильвестру пришлось сделать это.
