— Поговорили? — спросил я.
— Поговорили, — сказал дед. — Она со мной согласна.
— В чем?
— Ты должен поступить к Пакельчику.
Дед похлопал меня по плечу и улыбнулся.
Над кладбищем ликовали птицы.
— Я хочу быть не часовщиком, а птицей, — сказал я.
— Ты, Даниил, сумасшедший. Первый сумасшедший в нашем роду, — беззлобно ответил дед.
— Почему бы господу не превратить всех стариков в птиц? Зачем он отнимает у вас глаза и уши? Будь я господь бог, я превратил бы тебя, дед, в голубя, например.
— В голубя? — слова мои польстили старику. От удовольствия он даже крякнул.
— Жил бы ты, дед, на крыше синагоги или под куполом костела, летал бы над местечком и никогда не попал бы в богадельню.
— Разве клюв ястреба лучше богадельни?
— Ты же, дед, мастер. Ты бы увернулся от ястреба.
— Положим, ты господь бог. В какую же птицу ты превратил бы бабушку?
— Бабушку?
— Да, да, бабушку.
Дед торжествовал. Он застал меня врасплох.
— В ворону?
И старик кощунственно захихикал.
— В гуся, — сказал я с обидой.
— Хо-хо-хо, — стонал дед. — Назавтра же ее отнесли бы к резнику…
— Перестань, — закричал я. — Как тебе не стыдно?.. Диких гусей никто к резнику не носит… Дикие гуси живут не на земле, а на озерах… Я знаю…
— Ладно, ладно, пусть будет по-твоему, господь бог!..
Мы бродили с ним по кладбищу. Дед то и дело останавливался, переводил дух, щурился на надгробия и приговаривал:
— Боже милостивый! Сколько знакомых птиц здесь зарыто!
Меня распирала злость на деда. Ну что я такого сказал, чтобы так надо мной подтрунивать и хихикать?
Разве я виноват, что я не господь бог. Хотя и он, как я успел убедиться, тоже не такой уж всемогущий. Приводит в мир человека и уводит обратно, но пока бог является за ним, человек мучается где-нибудь в парикмахерской, часовой мастерской или в богадельне, будто вовсе и не бог его создал. Мне за мои неполные двенадцать лет всевышний, можно сказать, ни разу не помог, если не считать того случая, когда я тонул. Но спас меня не господь бог, а Пранас. Бога тогда на реке не было. Бабушка, правда, со мной не согласилась и в первую же субботу поволокла меня в синагогу, чтобы воздать спасителю благодарственный молебен.
— Это он Пранаса прислал на реку, — уверяла она.
После молебна я побежал к Пранасу и спросил:
— Тебя бог послал?
— Куда?
— На реку.
— Меня послала мамка. За водой, — ответил Пранас и вытаращился, как будто видел меня впервые.
Когда мы уже уходили с кладбища, в деревянные, подгнившие ворота въехала телега, груженная тяжелыми серыми камнями. На камнях сидел Иосиф и покрикивал на плюгавую лошаденку, увязшую передними ногами в щедрой весенней грязи.
