— Я приду в другой раз, — миролюбиво сказал Элиазар.
— Ты только посмей, ублюдок.
Он шагнул к бабушкиному племяннику, но не удержался на ногах и покатился по лестнице вниз. Падение его совсем взбесило.
Я увидел, как мужчина с всклокоченными волосами поднялся, замотал головой и вытащил вдруг из-за пояса нож.
— На помощь! — закричал Элиазар.
— Боже мой, боже мой, — запричитала бабушка. — Элиазар!
Она вдруг бросилась к каменному зданию и неистово застучала в окна.
— Помогите! Заберите у него нож, — взмолилась бабушка, когда из каменного здания вышел какой-то жилец. — Не то он его продырявит!
— Не продырявит, — успокоил ее тот и позвал: — Мариёнас!
Мариёнас поднялся на две ступеньки по лестнице и привалился к стене. Он ждал, когда бабушкин племянник спустится вниз, и с какой-то тупой игривостью манил его ножом к себе. Элиазар, обезумев, глядел на длинный нож с тусклой рукояткой и, кажется, дрожал.
— Даниил! — всполошилась бабушка. — Пойди посмотри, нет ли поблизости полицейского.
— Не бойтесь. Он никого не тронет. Я его знаю, — сказал наш спаситель и вдруг громко крикнул: — Мариёнас! Хочешь опохмелиться? У меня есть бутылка водки…
— Убью! — не унимался Мариёнас.
— Сперва опохмелись, а потом уж убивай, — посоветовал наш спаситель.
— Правильно, — пропел вдруг пьяница. — Правильно. Ты, Феликсас, дело говоришь. Эй, ты, пархатый, подожди, пока бутылку разопью, а потом… — Мариёнас провел ножом по шее и грузно зашагал к Феликсасу.
Феликсас подхватил пьяного под руку и потащил к себе.
— Спускайся, Элиазар, — сказала бабушка. — Он ушел.
Но шапочник не двигался. Казалось, он прирос от ужаса к лестнице.
Внизу Элиазар заплакал. Он тер рукавом глаза, не стыдясь своих слез, а они текли безудержно, и мне было больно и стыдно на него смотреть.
— Элиазар!.. При ребенке! — возмутилась бабушка. — Господь бог гневается, когда мужчина плачет. Не смотри на него, Даниил!
Бабушка зря ругала своего племянника. Она, если и видела нож в чужой руке, то только у нашего местечкового резника Самуила, но он же не собирался ее зарезать.
И вдруг я вспомнил Пранаса, и мне стало совсем грустно. Больше мы с ним никогда не встретимся, подумал я, ни в местечке, ни в тюрьме, ни в каком-нибудь другом месте. Пранас, конечно же, останется в городе, устроится на работу, может, даже со временем станет полицейским. По-моему, полицейским не так уж трудно стать. Надо только научиться строгости. Моя бабушка вполне могла бы быть полицейским.
