Он вернулся на следующий день к вечеру. Все шло как обычно. Я не видела его после возвращения — знала только, что он в своей комнате, поесть не спускался, и ему носили еду наверх.
Когда он наконец появился, он выглядел таким несчастным, что мне захотелось утешить его.
Вечером за обедом я спросила:
— Отец, ты не болен?
— Болен? — Его карие глаза смотрели на меня обескураженно. — Почему ты так подумала?
— Ты выглядишь таким бледным и усталым, как будто тебя что-то мучает. Я думала, может быть, я могу чем-нибудь помочь? Ты знаешь, я ведь уже не ребенок.
— Я не болен, — сказал он, не глядя на меня.
— Тогда…
Я увидела, как на лице его промелькнуло раздражение, и заколебалась. Но решила, что от меня не так-то просто отделаться. Он нуждался в утешении, и я как его дочь просто обязана была попытаться помочь ему.
— Послушай, отец, — храбро начала я. — Я чувствую, что случилось что-то, и я могла бы помочь.
Тогда он посмотрел на меня, и раздражение уступило место отчужденности. Я знала, что он намеренно ушел в себя: его возмущала моя настойчивость, которую он воспринял как назойливость.
— Мое дорогое дитя, — пробормотал он, — у тебя слишком богатое воображение.
Взяв нож и вилку, он принялся за еду с таким усердием, что я поняла — это означало конец разговора.
В этот момент я почувствовала себя одинокой, как никогда.
Потом наш разговор принял еще более формальный характер, а время от времени он просто не отвечал мне. В доме говорили, что у него один из приступов дурного расположения духа.
Дилис прислала еще одно письмо, где упрекала, что я ничего ей не пишу о своей жизни. Когда я читала ей письма, мне казалось, будто я слышала ее голос. Короткие предложения и восклицательные знаки передавали радостное возбуждение. Ее учили делать реверанс, она брала уроки танца. Заветный день близился. Как все-таки здорово, что уже не было никакой мадам и можно было чувствовать себя не школьницей, а молодой светской леди.
Я еще раз попыталась написать ей, но о чем я могла рассказать? Только о том, что безнадежно одинока? Что этот дом полон печали? Ах, Дилис, ты радуешься, что школьные дни прошли, а я здесь, в этом мрачном доме, хотела бы вернуть их обратно.
Я порвала начатое было письмо и отправилась на конюшню, чтобы оседлать кобылу Ванду, которую я облюбовала после приезда. Я будто бы запуталась в паутине детства, и мне казалось, что моя жизнь всегда теперь будет беспросветно унылой.
Но уже не за горами был день, когда Габриел Рокуэлл и Фрайди вошли в мою жизнь…
