А самым досадным является то, что в центрах памяти нашего мозга все эти знания заложены. Человек всю жизнь носит в себе колоссальные богатства и не знает об этом, не может пользоваться ими, тратит большие усилия на их получение. Знания зашифрованы, и надо найти код к ним…
Возможно, все, что говорил врач, и было необычное, но Фернандеса оно нисколько не интересовало. Он уже собирался уйти прочь, но тут Воляр, наклонившись через стол ближе к нему, тихо сказал:
— Знаете, мсье Фернандес, вы, я вижу, человек чувствительный и честный.
Услышав о себе такую характеристику, очень далекую от истины, Фернандес удовлетворенно улыбнулся сам себе: выходит, артист из него незаурядный. Может попробовать свои силы в Голливуде? Стать кинозвездой? Хе-хе!
— И поэтому я могу вам довериться. Почти двадцать лет я работал над этой проблемой, и мне кажется, что я достиг цели. Сейчас вам покажу. Одну минутку!
Фернандес думал, что Воляр покажет какого-то парня или девочку, которые были дикими, а он, Воляр, вернул их к нормальной жизни. Но вместо того врач принес маленькую, старательно запаянную пробирку с коричневой жидкостью.
Врач внимательно рассматривал ее на свет, будто видел впервые.
— Вот они — гормоны наследия. Только сделать ребенку инъекцию — и гормоны постепенно разбудят в мозгу центры памяти, в которых особым кодом зашифрованы знания предков.
— Почему же вы не сделали инъекцию мальчику? — чуть не закричал Фернандес, мысленно поругав Воляра старым идиотом.
— Потому, дорогой мсье Фернандес, что было уже поздно. Мальчик был большой, а эти гормоны надо вводить на первой неделе после рождения. Действовать они начинают через три года, влияют, то есть пробуждают закодированные центры постепенно, на протяжении нескольких лет. Сколько именно, к сожалению, я не знаю. Окончательные последствия применения этих гормонов мне неизвестны.
— Как это так? Почему?
Воляр вздохнул и тихо сказал:
— Дальнейшие опыты должны вестись на человеке. А кто мне доверит для этого своего ребенка? Никто, конечно. Ведь для того, чтобы точно убедиться в действии этих гормонов, способны ли они оставить человека человеком в каком угодно окружении, для этого лучше всего было бы маленького ребенка, которому введены гормоны, в три года оставить лет на пять-десять в среде животных. Лучше всего было бы среди обезьян. Но это невозможно, это было бы страшным преступлением.
— Выходит, гормоны так и останутся в этой пробирке? — спросил Фернандес.
