Владимир Ильич Ленин | страница 2



Как бедна
                  у мира
                              сло́ва мастерская!
Подходящее
                       откуда взять?
У нас
         семь дней,
у нас
         часов — двенадцать.
Не прожить
                     себя длинней.
Смерть
              не умеет извиняться.
Если ж
             с часами плохо,
мала
         календарная мера,
мы говорим —
                           «эпоха»,
мы говорим —
                           «эра».
Мы
      спим
               ночь.
Днем
          совершаем поступки.
Любим
            свою толочь
воду
         в своей ступке.
А если
            за всех смог
направлять
                    потоки явлений,
мы говорим —
                          «пророк»,
мы говорим —
                          «гений».
У нас
          претензий нет,—
не зовут —
                    мы и не лезем,
нравимся
                 своей жене,
и то
       довольны доне́льзя.
Если ж,
             телом и духом слит,
прет
        на нас непохожий,
шпилим —
                  «царственный вид»,
удивляемся —
                          «дар божий».
Скажут так,—
                        и вышло
                                       ни умно, ни глупо.
Повисят слова
                         и уплывут, как ды́мы.
Ничего
            не выколупишь
                                      из таких скорлупок.
Ни рукам,
                ни голове не ощутимы.
Как же
            Ленина
                         таким аршином мерить!
Ведь глазами
                        видел
                                   каждый всяк —
«эра» эта
                 проходила в двери,
даже
         головой
                       не задевая о косяк.
Неужели
                про Ленина тоже:
«вождь
              милостью божьей»?
Если б
            был он
                        царствен и божествен,
я б
      от ярости
                       себя не поберег,
я бы
        стал бы
                      в перекоре шествий,
поклонениям
                       и толпам поперек.
Я б
      нашел
                 слова
                           проклятья громоустого,
и пока
           растоптан
                             я
                               и выкрик мой,
я бросал бы
                      в небо
                                  богохульства,
по Кремлю бы
                         бомбами
                                         метал:
                                                     д о л о й!
Но тверды
                   шаги Дзержинского
                                                      у гроба.