Вспоминая теперь всю свою будничную жизнь в замужестве, Любовь Константиновна вдруг поняла, что самым интересным и приятным в этой жизни, действительно, были те моменты, когда она могла разговаривать со Швейковским в отсутствии мужа, но не могла отдать себе отчёта, почему это стало для неё так ясно только после прочтения нелепых и оскорбительных писем мужа к Швейковскому. В передней позвонили. Вернулась нянька с Костей, потому что стал накрапывать дождик. В половине четвёртого Любовь Константиновна села обедать, не ожидая мужа, но почти ничего не ела. Всё раздражало, а не успокаивало. Костя успел всунуть палец в банку с горчицей и готовился расплакаться. Слышно было, как на кухне няня обозвала кухарку воровкой, и та в ответ ей завизжала что-то быстро-быстро. Предстояло идти туда мирить их.
Михаил Павлович возвратился домой к шести часам и сказал, что случайно остался обедать у городского архитектора, к которому заходил по делу. Заметив грустное выражение на лице жены, он покривился и потом спросил няньку, кто приходил во время его отсутствия. Нянька ответила, что ей это неизвестно, так как она гуляла с Костей на бульваре. Любови Константиновне захотелось крикнуть и назвать мужа подлецом и хамом, но она промолчала и только сильно покраснела. Михаил Павлович посмотрел на неё, посвистал и ушёл в кабинет. Вечером пришёл учитель Зелинский и рассказал, что в город приехала сессия окружного суда, и что первое заседание назначено на следующую пятницу. Будет разбираться дело о нанесении тяжких побоев каким-то каменщиком своему товарищу, «последствием которых была смерть последнего». Это дело было замечательно, во-первых, тем, что в качестве обвиняемых привлекались одновременно отец и сын, и, во-вторых, интересной судебно-медицинской экспертизой. Учитель сидел очень долго, прихлёбывая из большой рюмки марсалу, и под конец начал рассказывать двусмысленный анекдот о монахе. Любовь Константиновна ушла спать, не дождавшись окончания анекдота. Укутавшись в одеяло с головой, она долго не могла уснуть и слышала, как потом вошёл муж и растирал себе грудь скипидаром. Она нарочно старалась дышать ровнее, чтобы казаться уснувшей, боясь, что Михаил Павлович может с ней заговорить и помешает думать.
До замужества жилось невесело. Старик отец, молчаливый и строгий, вечно болевший ревматизмом, установил в семье определённый, до тошноты скучный, режим, которому должны были беспрекословно подчиняться и мать, и Любовь Константиновна, и братья-гимназисты. Казалось, что семья живёт для точного соблюдения порядка, а не этот порядок заведён для удобства семьи.
