Но который же дом Русановых?
Вопрос, заметим, тоже весьма основательный. Впотьмах «зеленые ставенки» похожи на какие угодно. Андрей Александрович постучался наудачу в незакрытое окно первой встретившейся избы. Ему отвечали не вдруг, но все-таки отвечали, хотя не таким вопросом, который можно бы было прилично отнести к кандидату петербургского университета.
— Кого там опять леший носит? — послышался за окном старушечий голос.
— Скажите, пожалуйста, где тут дом Русанова?
— Да тут две избы Русановских… тебе которых?
— Молодых, — сказал Аргунов наудачу.
— Так это, слышь, через четыре избы от тебя направо будет — пятая — смекаешь?
— Ладно, спасибо.
— Спасибо!!. Леший носит их!..
Но Андрей Александрович не дождался конца этой лаконической речи, стал буквально ощупью пробираться к (не разб.) пятой избе.
Дождик почти унялся тем временем, и теперь только по-прежнему свет показался…
Ощупан, наконец, кольцо (закрытых) ворот, Аргунов постучался сперва довольно скромно, а потом принялся стучать усиленно и нетерпеливо.
— Кто так там стучится? — раздался вдруг над самой головой Андрея Александровича серебристый женский голос.
Аргунов на одну минуту совершенно растерялся от этой неожиданности.
«Откуда мне сие да приидет? — подумал он до крайности заинтересованный. — С неба, что ли?»
И чтоб разрешить себе этот вопрос, он решился, не отвечая, постучаться еще раз.
— Я хочу знать, кто это там так стучится? Кто там? — повторил гораздо настойчивее тот же серебряный голос.
Андрей Александрович растерялся было еще больше, но вдруг вспомнил о «балкончике», поднял голову вверх. — Действительно, белелось что-то весьма неопределенное. Очевидно, таинственный голос принадлежал, судя по его свежести, молодой еще женщине, но только женщине отнюдь не простого класса: в нем для развитого уха ясно слышалась та неуловимая прелесть звуков, которая постоянно и подсознательно прокрадывается в голосе человека (близкого) с образованием. Не отвечать на такой голос в ту же минуту было бы крайне невежливо и грубо. Андрей Александрович понял это сразу.
— Извините, — сказал он, как можно мягче, обращаясь лицом к балкону и приподнимая по обыкновению фуражку, хотя в темноте настоящей ночи и не представлялось никакой возможности даже для (не разб.) зоркого зрения разглядеть этих учтивых движений.
— Я думал, я, вероятно, ошибся… Я думал, это изба, — заключил Аргунов, не зная, что сказать.
— Да, это и в самом деле изба, могу вас уверить, — отвечали ему лукаво и с улыбкой, как можно было догадаться по голосу.
