— Да не-ет; чайком бы ты меня напоила…
— В гости идешь, да еще и чаем-то тебя пои… Идти, так теперь идти, а то и совсем не пущу!
— Ну-ну, вот ужо помоюсь да оденусь — и пойду…
Отец Николай трещит диваном, делая вид, что встает.
Попадья молча уходит. Через минуту на крыльце раздается ее сердитый голос: «Аксинья! Неси самовар — как скипит, в горницу да ладь чашки: я сичас ворочусь; только к Андреевым схожу на минутку…»
— Так вот видите оно как… — ворчит его преподобие, напряженно прислушиваясь к этим звукам и вяло соображая что-то: — ах, чтоб тебя кошки легали!..
Сумерки сгустились до темноты. В поповской квартире нельзя уже рассмотреть ни отца Николая, тревожно вытянувшего короткую шею и еще напряженнее к чему-то прислушивающегося, несмотря на совершенную тишину, — ни дивана, на котором он испытывает в этом положении, как по всему надобно думать, какое-то сильное «борение духа»…
Проходит так с минуту. Дверь, ведущая из кухни в спальню, слегка скрыпнула, — «борение духа» в отце Николае усиливается еще на один градус, ибо и диван чуть-чуть треснул почти в тот же момент; стеклянные дверцы шкафа с посудой звякнули еще явственнее, — и диван трещит уже не так скромно — значит, «начинает превозмогать» в «борении духа»…
— Это ты, Оксиньюшка? — спрашивает его преподобие, ускромняя свой бас до шепота.
— Я, отец Николай…
— Ты чего там ищешь?
— Да швечку: шамовар-от шкипел.
Молчание.
— Нашла?
— Нашла.
— Спички-то здесь у меня, — возьми-ко поди…
Аксинья молча и ощупью пробирается к дивану.
— Лоб-от не разбей, смотри… — снисходительно предостерегает его преподобие, что-то уж слишком неспокойно ворочаясь…
— Давайте шпичку-то… — слышится голос работницы у самого дивана.
— Постой ужо… я их где-то вот тут положил, помню…
Происходит молчаливое искание спичек.
— Запропастились же вот куда-то… а тут положил, помню… — суетится отец Николай.
Работница слегка и как-то неопределенно вскрикивает вдруг.
— Што это, отец Николай… грех какой! — говорит она в очевидном смущении.
— Грех-от как грех… — тревожно успокаивает ее отец Николай, не приводя второпях известной пословицы целиком.
— Пуштите-ко!.. у ваш матушка ешть…
— По науке-то теперь выходит, что ты, что она — все одно… — наставительно философствует его преподобие.
— Да… шкажывайте-ко! Пуштите, отец Миколай!
Происходит немая возня. По ней можно только догадываться, что работница упирается и впопыхах хватается руками за стол, а отец Николай удерживает ее за платье. Через минуту слышится обоюдный торопливый шепот, в котором можно разобрать кое-что вроде следующего:
