Общий хохот.
— Попадья-то, стало быть, в руках его держит? Т-а-ак… — замечает глубокомысленно кум.
— Только она-то будто проходу ему и не дает, — говорит целовальник, наливая себе с гостем еще по стаканчику, — а то бы, братец ты мой, — беда!.. потому человек он «его же не оплатеши». У попадьи с ним разговор недолог: за бороду а либо за волосенки оттаскает, — это у ней первосортно дело; ты спроси: месяц-от отчего у отца Миколая на маковке-то светит? — ее все грабли ходили…
— Злющая, надо быть?
— Я тебе говорю: как есть писаная смерть!
— Т-а-к… А сам-от он ее не обижат?
— Грехи-то тепериче, к примеру, в рай не пущают, а тоже бы надо, теребачку ей важную кабы задал: благочинным же его больше сморочил, — тоже водь за эвту комедь-от ряску-то у них потрошат. Сообразил?
— Т-а-ак…
— Она, к примеру, почище кого другова знает, какой дратвой сапог эвтот подшивать.
— Благочинный-то ихний сам что же глядит? — недоумевает кум, с наслаждением «дерябнув» из стаканчика.
— Благочинный-от, братец ты мой, туды же глядит, куды и наш заседатель, — в карман: всучил ты ему, примерно, хорошую сигнацию — лучше тебя человека нет. Мы вот тоже около эвтих делов-то не по опушке хаживали, а по самому, значит, полю, отражение имели, — наскрозь знаем, каку силу эвта всучка-то над начальством берет… то есть, да сигнацией-то ты как у бога за пазухой сидишь; одно слово — прелесть! Так ли, енарал?
— Оно тошно што… — шамкает как-то неопределенно совсем опьяневший солдат-нищий.
— Что, енарал? — видно, Рассушинское-то ядро, опричь головы, еще не по зубам твою милость съездило? — острит над ним целовальник, подражая движению кума насчет стаканчика.
Входит мизерный мужичок средних лет, озабоченно крестясь на медный образ в переднем углу, и кланяется на все четыре стороны, хотя живыми душами заняты всего только две.
— Онисиму Филиппычу добро здравствовать! — проговаривает вошедший, так потирая руками, как будто мерзнет сам.
— Что, дяденька, погреться? — спрашивает целовальник, приветливо кивая ему головой в ответ.
— Вестимо, Онисим Филиппыч, погреться…
— На «скавалдыжныя» алибо «прямиком»?
Мужичок с минуту застенчиво переминается.
— Коли милость твоя будет, отпусти уж нонче на «скавалдыжныя»… — выговаривает он, наконец, томительно почесывая затылок.
— Ах вы… купцы — народ! — произносит с некоторой досадой целовальник: — эдак и я с вами скавалдыжничать-то научусь…
— Под Миколу справлюсь — отдам…
— Знаю я, что ты парень-от верный, а все прямиком-то благонадежнее выходит было. «Соснячком» алибо «березнячком» принимать-то станешь?
