«Красная девушка» поспешно раскланивается с попадьей и уходит, немилосердно стуча кунгурскими сапогами.
— Поди, и нам уж, мать, спать пора?
«Мать» согласилась с «отцом» молча.
— Это чего же, часы-то у нас стоят, никак?
— Не решилась я без вас, Прокопей Васильевич, завести…
Батюшка в четвертый раз разводит рукавами.
— Опять это крайняя односторонность с твоей стороны.
— Боюсь я их заводить-то — неравно еще испорчу чего-нибудь…
Батюшка в последний раз разводит рукавами.
— Я и говорю: крайняя односторонность!
Отец «Прокопей» достает из лампадки деревянное масло, мажет себе ухо, раздевается и ложится, покашливая, на диван. Попадья стелит свой пуховик, гасит свечу и тоже ложится. Все успокаивается. Лишь изредка, поймав, вероятно, каким-то секретным способом в потемках блоху, матушка скрипит кроватью и будто шепотком приговаривает:
«Вишь ведь, мои матушки, куды ее опять, гадину, угораздило!»
Ночь. В приемной станционной комнате сидит проезжий офицер в дорожном полушубке с намотанным в три ряда красным шарфом на шее и дорожною же сумкою на ремне через плечо. Ожесточенно курит он свою тоненькую папироску, сверкая большими черными глазами. Почтовые правила и расписания как-то искоса и насмешливо смотрят на него из своих траурных рамок. Недружелюбно косится на господина офицера и зеркало, висящее на противоположной стене. Оно даже, низко нагнувшись, как-то особенно любопытно заглядывает на него сверху, как будто никогда и не видало такого сердитого лица.
— Смотрителя мне сюда подать!! — неистово кричит проезжий, потрясая солидным кулаком весьма непрочный на своих тоненьких ножках казенный стол, который, вероятно, в паническом страхе за свою и без того уже годами испытаний надломленную жизнь, трясется весь как в лихорадке и бессмысленно, как малое дитя, лепечет скороговоркой:
«Сейчас, сейчас, сейчас, сейчас, сейчас!»
Но стол, бездельник, врет: он это только успокаивает господина офицера, потому что «смотрительска Машка», босая и растрепанная спросонья, только через час после этого прибегает в каком-то очень уж грациозно-фантастическом костюме на неистовый зов проезжего.
— Смотритель где?!
— Спят…
— Разбудить!!!
«Смотрительска Машка» сперва опрометью бросается к дверям; но потом, как будто не разглядев еще хорошенько грозного «проезжающего по казенной надобности», оборачивается на одно мгновение снова к нему, описывает по комнате какой-то тоже не менее фантастический круг, но наконец убегает без оглядки — только пятки мелькают, совершенно как будто кто сзади дал ей хорошего пинка.
