— Я сам думаю съездить нынешней зимой за Урал, — сказал Львов-Островский, теперь вполне овладев собою. — Вышло бы очень мило, если бы мы оказались спутниками; я, по крайней мере, не желаю иметь лучшего товарища в такой дальней дороге, чем вы, любезный доктор, и если только…
— К сожалению, — вежливо перебил его Матов, — спутничество наше, кажется, не может состояться: я должен выехать на днях же.
— Да, это жалко, — повторил князь, допивая последний глоток вина.
Они немного помолчали, как бы затрудняясь продолжать разговор.
— Завтра я переезжаю, доктор, на дачу в Павловск, — заговорил снова Львов-Островский, очевидно, только для того, чтобы сказать хоть что-нибудь. — Вы поступили бы совсем обязательно, если б до отъезда собрались ко мне на денек подышать чистым воздухом.
— Благодарствуйте, князь. Не обещаю: у меня предвидится столько хлопот впереди, что я вряд ли успею справиться даже с ними, — деликатно пояснил доктор, вставая с места.
Львов-Островский тоже встал и нетерпеливо позвонил. Лев Николаевич хотел было сам расплатиться с вошедшим слугой, но князь с утонченной любезностью устранил от этого своего собеседника.
— Разве вы не хотите, доктор, чтоб я был вашим бесцеремонным гостем за Уралом? — спросил он, вынимая бумажник и расплачиваясь. — Вероятно, увидимся там с вами?
— Очень может быть, — холодно согласился Матов.
Молодые люди молча вышли из комнаты и так же молча спустились с лестницы на Невский.
— Не по пути ли нам? — осведомился Львов-Островский, останавливаясь посреди панели и надевая перчатки. — Мне налево.
— А мне — направо. Прощайте, князь! — сказал Матов, не совсем охотно протянув ему руку.
Львов-Островский обязательно пожал со обеими руками.
— Может быть, встретимся еще и здесь, — заметил он на прощанье. — На всякий случай, желаю вам полнейшего успеха у моей тетушки. До свиданья, доктор!
И они разошлись в разные стороны.
Глава II
ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ МАТОВ
Почти месяц спустя после этого разговора, а именно в первых числах августа, по большому Московскому тракту в Сибирь переваливал уже через Урал и, вступая в пределы Медведевского уезда, ехал обыкновенный, казанской работы, тарантас, запряженный почтовой тройкой. В тарантасе дремотно полулежал, то покуривая папироску, то насвистывая от скуки мотивы из любимых опер, уже известный читателю Матов.
— А что, приятель! — обратился он вдруг к ямщику, потревоженный каким-то неожиданным толчком. — Далеко еще до Завидова?
— Да верст двенадцать, надо быть, все будет, — пояснил тот.
