Все, я, наконец, не выдерживаю. Больше я этого терпеть не могу.
— И что будет теперь, Ари?
— Я тебя отвезу обратно.
В полном молчании мы возвращаемся назад, снова проезжая всю череду этой выставки достижений кошмарного хозяйства. Ари меня везет, а я пытаюсь представить себе, что он чувствует. Если дата у него на шее, действительно, дата «истечения его срока годности», каково ему знать, что его жизнь минута за минутой неуклонно подходит к концу? И с каждой секундой он все ближе и ближе к смерти. Вместе со стаей я тысячу раз смотрела смерти в лицо. Но у нас всегда была надежда: может быть, в этот раз пронесет.
Но иметь на шее татуировку со скорой датой смерти — все равно что стоять на путях лицом к несущемуся на тебя поезду. И понимать, что ноги приросли к земле, а шаг в сторону сделать невозможно. Скорее бы проверить, чистые ли у ребят шеи…
— Макс, — Ари остановился у дверей нашей камеры.
Жду, что он скажет.
— Я бы хотел… мне бы хотелось… — говорит он, но голос у него дрожит, срывается и докончить он не может.
Я не знаю, что он хочет сказать. Но мне и не надо знать. Я просто глажу его по руке, навечно обырейзеровавшейся, поросшей серой свалявшейся волчьей шерстью.
— Ничего, Ари… Мы бы все хотели…
На следующий день они нас отвязали.
— Нам что, уже умирать время настало? — спрашивает Надж. Она пододвинулась ко мне поближе, и я обнимаю ее за плечи.
— Не знаю, моя родная. Но если даже настало, я сделаю все что могу, чтобы прихватить с собой на тот свет, по крайней мере, десяток.
— И я тоже, — храбрится Газзи. Спасибо ему за поддержку.
Клык прислонился к стене, и я чувствую на себе его пристальный взгляд. С тех пор как мы попали в эту ловушку, у нас с ним не было ни времени, ни возможности поговорить один на один. Но, встретившись с ним глазами, я смотрю на него так, чтобы он мог понять все, что я думаю. Он взрослый человек. Ничего, стерпит даже грязную брань.
Дверь нашей камеры широко отворяется. В нее врывается поток свежего воздуха. Входит высокий светловолосый человек. Походка уверенная, властная. Идет как хозяин. Или даже царь. За ним семенит Анна Валкер и еще один белохалатник, которого я раньше не видела.
— Это ест они? — спрашивает «царь» голосом Арнолда Терминатора.
Он меня уже разозлил.
— Это есть мы, — съязвила я, и его водянистые пустые голубые глаза пронизывают меня будто лазером.
— Это будет один с именем Макс? — вопрошает он ассистента, точно я пустое место.
— Не только «будет» Макс — я есть Макс, — не даю я раскрыть ассистенту рта для ответа. — Более того, я всегда была Макс и всегда Макс останусь.
