Почти все семьи жили в кредит. Осенью было заявлено, что с наступлением весны заработную плату повысят. Теперь повышение зарплаты означало катастрофу для фирмы. Вечером Эдгар отправился к отцу Генри, проповеднику негритянской общины в Ивергрине.
— Хэлло, Генри! Как настроение?
Отец Генри погладил свою седую щетину.
— Люди не знают, на что они должны жить. Они рассчитывали на повышение зарплаты. Теперь они попали впросак.
— Возмутительное надувательство, — проворчал Эдгар.
Отец Генри соединил ладони рук и кивнул.
— Выглядит очень похоже.
Эдгар ждал, что еще скажет отец Генри, но проповедник молчал.
— Если я не ошибаюсь, пора вмешаться профсоюзам, — сказал Уиллинг.
Отец Генри ухватился за воротник рубашки, словно он вдруг стал ему тесен.
— Если ты ничего не предпримешь, люди скажут: мы организовались потому, что некоторые пообещали нам помощь, но профсоюз сложил руки и ждет, пока мы погибнем. Значит, они надули нас так же, как и фирма. Красивыми словами сыт не будешь.
— И будут правы, — ответил Эдгар и, поскольку отец Генри молчал, распрощался с ним.
Эдгар пошел по Литтл Гарлему — мрачному пригороду веселого Ивергрина. Дощатые стены хижин потемнели от дождей и растрескались от жары. Десятилетиями они жарились на солнце и теперь выщелочились и деформировались. В переулках лаяли собаки. Они лаяли со страстью, прикрыв воспаленные глаза, заполняя хриплым лаем весенний воздух, словно им было больше нечего делать.
С Гольфстрима веял слабый ветерок.
Дети бегали босыми или в растоптанных ботинках, добытых из помоек белых. Повсюду мелькали их тонкие ножки — угольно-черные, коричневые, желтые, молочно-белые. Десяти-двенадцатилетние работали на картонном прессе. Там они прессовали макулатуру из соседних армейских бараков в тяжелые стопы. За это им перепадало несколько центов, а тот, кому посчастливится, находил в выброшенном картоне конфеты или упаковку печенья, а иногда даже неплохой отрез материала. Ведь должно же быть какое-то счастье у человека. Литтл Гарлем горевал. Женщины угрюмо сновали по переулкам. Если собаки лаяли, то только от голода. Литтл Гарлем надеялся на благословение весны и наделал долгов. Теперь он чувствовал себя одураченным, выглядел озлобленным, глубоко печальным и нищим одновременно. Все здесь взывало о помощи.
На следующее утро Эдгар взялся за телефон. Он просил Бертона о встрече.
— О'кей, — нехотя обронил Бертон. — Правда, в нашей стране не принято, чтобы большой бизнес шел навстречу работягам, но в этом случае я сделаю исключение.
