* * *
Родился Михаил Николаевич Волконский в Петербурге 7(19) мая 1860 года в семье знатной, древнего русского рода, но давно обедневшей. В тридцатом томе Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона о его родословии читаем:
«Волконские — русский княжеский род, происходящий от св. князя Михаила Всеволодовича Черниговского (ум. 1246), младший сын которого получил в удел Тарусу. Правнуки последнего, Константин, Иван и Федор, переселились в Алексинский уезд, где приобрели вотчины на берегах р. Волкони и от имени ее стали называться князьями Волконскими… Стольник Никита Федорович Волконский был придворным шутом при Анне Иоанновне. Сын его Михаил Никитич (1713—1786), генерал-аншеф, отличился во время семилетней войны и в 1764 году командовал корпусом, вступление которого в Польшу ускорило избрание в короли Станислава Понятовского…»
А вот потомок именитых князей Михаил Николаевич довольствоваться принужден был весьма малым. В 1882 году юноша окончил училище правоведения и получил чин губернского секретаря. В течение последующих десяти лет он сперва исправно исполняет обязанности помощника делопроизводителя в канцелярии Главного управления государственного коннозаводства, а затем служит чиновником особых поручений при министре народного просвещения. Эта часть его жизни была существенной и важной хотя бы потому, что кормила его и его семью. Была и вторая сторона повседневного быта сиятельного, но скромного чиновника, мало кому видимая, но именно она являлась главной для него, поскольку была жизнью его духа, его одаренной личности, честолюбиво стремившейся к творческому самовыражению.
Если жизнь первая у Волконского шла размеренно-однообразно, заполняя дни рутинным канцелярствованием, то вторая его жизнь наполнялась многоцветьем раскрепощенного богемного времяпрепровождения, о котором у нас и доныне сохранилось весьма превратное представление как о каком-то пустом и бесцельном бездельничанье. Ничего подобного! Вглядитесь, например, как протекали дни у титанов XIX века Пушкина и Тургенева, Достоевского и Толстого — в сосредоточенном миросозерцании и размышлении, в чтении, в общении с себе равными, а также — и это главное — в счастливом самоистязании муками слова за письменным столом… Это был особый образ жизни российских (и не только российских!) интеллигентов — внешне, да, богемный, но на самом деле труженический, исполненный высокого смысла и значения. Это была непонимаемая, трудно воспринимаемая обывательским сознанием и потому им презираемая и коримая самопожертвенная работа высокоразвитого интеллекта и чуткого, восприимчивого к радостям и горестям сердца.
