Я быстро вынес решения, руководствуясь при этом поведением жалобщиков. Обычно я считал, что тот, кто ведет себя дерзко, — врет, а тот, кто плачет, пытается пробудить во мне жалость. Сомневаюсь, что мои решения были верны, но люди почти всегда оставались довольны приговорами и знали: я не беру взяток, чтобы подыграть богатым.
Я хорошо запомнил одного из просителей, явившихся тем утром. Тот пришел один, что было необычно, поскольку большинство людей приходили с друзьями и родственниками, чтобы те подтвердили истинность их претензий. Но этот человек явился один и все время пропускал остальных вперед. Он явно хотел поговорить со мной наедине, и я заподозрил, что тот собирается отнять у меня много времени. У меня появилось искушение закончить разбор дел, не дав ему аудиенции, но в конце концов я все же позволил ему высказаться — и он сделал это милосердно кратко.
— Бьорн тревожит покой там, где я живу, господин, — сказал он.
Тот стоял на коленях, и я видел лишь его спутанные пыльные волосы.
На мгновение я не понял, о чем речь.
— Бьорн? — требовательно переспросил я. — Какой такой Бьорн?
— Это тот, кто тревожит по ночам покой там, где я живу, господин.
— Датчанин? — в замешательстве спросил я.
— Он является из могилы, господин, — ответил этот человек.
И тут я понял, о чем он, и шикнул, чтобы священник, записывавший мои приговоры, не услышал лишнего.
Я запрокинул голову просителя и заглянул ему в лицо. Судя по его выговору, я решил, что он — сакс, но он мог быть и датчанином, в совершенстве говорившим на нашем языке. Потому я обратился к нему по-датски:
— Откуда ты пришел?
— Из потревоженных земель, господин, — ответил он тоже по-датски.
Но, судя по тому, как он калечил слова, он не был датчанином.
— Эти земли лежат по ту сторону пограничной дороги? — Я снова перешел на английский.
— Да, господин.
— И когда Бьорн снова потревожит тамошние земли?
— Послезавтра, господин. Он приходит после восхода луны.
— Тебя прислали, чтобы ты проводил меня туда?
— Да, господин.
Мы уехали на следующий день. Гизела хотела отправиться со мной, но я не позволил, потому что не совсем доверял тем, кто меня позвал. Вот почему я взял с собой шестерых людей: Финана, Клапу, Ситрика, Райпера, Эадрика и Кенвульфа. Трое последних были саксами, Клапа и Ситрик — датчанами, а Финан — вспыльчивым ирландцем, который командовал моим личным отрядом. И все шестеро дали мне клятву верности. Моя жизнь принадлежала им, так же, как их жизни — мне. Гизела же осталась за стенами Коккхэма, под охраной прочих моих воинов и фирда.
