Дом этот построили римляне, поэтому пол был выложен плиткой, стены сделали каменными, но тростниковую крышу я уложил сам. Дождь плевался сквозь проделанное в ней дымовое отверстие.
— И что же говорит твой мертвец? — спросила Гизела, моя жена и мать двоих моих детей.
Этельвольд ответил не сразу, может, потому, что считал — женщина не должна принимать участия в серьезном разговоре. Но по моему молчанию он понял: Гизела вольна говорить в собственном доме. И Этельвольд слишком нервничал, чтобы настаивать, чтобы я ее отослал.
— Он говорит, что я должен быть королем, — негромко признался он и посмотрел на меня, боясь, как я отреагирую.
— Королем чего? — прямо спросил я.
— Уэссекса, конечно, — ответил Этельвольд.
— А, Уэссекса, — отозвался я, словно никогда не слыхал о существовании подобного места.
— И я должен быть королем! — запротестовал Этельвольд. — Мой отец был королем!
— А теперь король — брат твоего отца, — сказал я. — И люди говорят, что он хороший король.
— А что скажешь ты? — с вызовом спросил Этельвольд.
Я не ответил. Многие знали, что мне не нравится Альфред, как и я ему, но это не означало, что племянник Альфреда, Этельвольд, будет хорошим королем. Ему, как и мне, было под тридцать, и он имел репутацию пьяницы и распутного дурака.
Однако у него и впрямь имелись притязания на трон Уэссекса. Его отец в самом деле был королем, и, обладай Альфред хотя бы крупицей здравого смысла, он вспорол бы своему племяннику горло до самых позвонков. Вместо этого Альфред положился на то, что Этельвольд не доставит ему неприятностей лишь благодаря своему пристрастию к элю.
— Где ты видел живой труп? — ответил я вопросом на вопрос Этельвольда.
Он махнул рукой на север.
— На другой стороне дороги. Прямо на другой стороне.
— На другой стороне Веклингастрет? — спросил я, и тот кивнул.
Значит, Этельвольд разговаривал с датчанами, а не только с мертвецом. Дорога Веклингастрет проходила к северо-западу от Лундена, тянулась через Британию и заканчивалась у Ирландского моря к северу от Уэльса. Все, что лежало к югу от этой дороги, было землей саксов, а все, находившееся к северу, покорилось датчанам.
Тогда, в 885 году, царил мир, но то был мир, бурлящий мелкими стычками и ненавистью.
То был труп датчанина? — спросил я.
Этельвольд кивнул.
Его зовут Бьорн, он был скальдом при дворе Гутрума. Он отказался принять христианство, поэтому Гутрум его и убил. Бьорна можно вызвать из могилы. Я видел его.
Я посмотрел на Гизелу. Она была датчанкой, но я ни Разу не встречал среди моих соотечественников-саксов колдовства, описанного Этельвольдом. Гизела пожала плечами — значит, подобная магия была незнакома и ей.
