А поутру прибежала Верта, соскучившись за вчерашний день, и обнаружила его сидящим на скамье в размышлении. Дверь мастерской была заперта. Но не это из ряда вон выходящее обстоятельство изумило Верту, а то, что она не дождалась ни улыбки, ни поцелуя.
— Что с тобой, Тинри?
Тинри покачал головой. Трубка его тихонько потрескивала. И тут Верта увидела, что в женихе произошла странная недобрая перемена — от прежнего Тинри он отличался как склеенный кувшин от нового.
— Скажи мне, если один человек спас целый город, он герой? — глухо спросил Тинри вместо приветствия.
Верта растерянно кивнула — герой.
— А если человек в решительный момент испугался так, что руки-ноги отнялись — он трус, да?
— Ну вроде как трус… Да что такое, Тинри?
— А если он спас город благодаря своему испугу, тогда он кто? — медленно спросил оружейник, поднимая голову. Глянув в его больные глаза, Верта улыбнулась и уверенно сказала:
— Везунчик.
Тинри хмыкнул.
— Есть такие люди: что ни делают, все хорошим оборачивается, — весело заговорила она, придумывая на ходу. — Им и отвага — защита, и страх — оберег. Везунчики, одним словом. Я так думаю, тот город по-другому и нельзя было спасти. Другого способа просто быть не могло, помяни мое слово.
— Не утешай… — тихо произнес Тинри, но глаза его чуть-чуть оживились.
— Тинри, так это о тебе, значит, речь?
Тинри принялся тщательно раскуривать погасшую трубку. Потом долго смотрел, как клуб дыма рассеивается в косых лучах.
— Расскажешь? — шепнула Верта.
— Может, потом… когда-нибудь.
Верта села рядом, склонила голову ему на плечо и, щурясь на солнце, в который раз подумала о том, как нелегко быть невестой лучшего в столице оружейника.
Он назвался мастером Перегрином. Или, может быть, мастером-странником. Это было единственное, что я смог поначалу разобрать в его речи. Он пытался говорить сразу на всех известных ему языках Западных Равнин. Лопотал быстро и очень невнятно — разбитые губы мало способствуют хорошему произношению. Солдаты с ним явно не церемонились — в кои-то веки представился случай показать свое усердие. Он шмыгал носом, бережно поддерживал левой рукой правую, не то вывихнутую, не то сломанную, и дрожал крупной, даже издалека заметной дрожью.
Я молча рассматривал его. Обыкновенный отощавший за зиму бродяга, совсем еще мальчишка, невысокий, тщедушный. Грязные лохмотья, бывшие когда-то кафтаном, растоптанные вдрызг сапоги, огромная, но явно пустая дорожная сумка. Обычный бродяга, каких много…
