— Мне поручено сопровождать тебя и твоего приятеля, — сказал посланник, скользя небрежным взором по верхней галерее. — Мы должны выехать не позднее завтрашнего утра.
Он был очень молод, но уже твердо усвоил, что посланник должен быть надменным, бесстрастным и говорить всем «ты». И не было на ослепительном фарфоровом лице ни тени сомнения в том, что завтра утром, а может быть, даже прямо сейчас я быстро соберу вещи и, прихватив с собой чужестранца по имени Перегрин, безропотно отправлюсь в путь. Два всадника чуть впереди, два — чуть позади, а во главе кавалькады — он, королевский посланник, где ж ему еще быть, как не во главе. Он стоял, вскинув острый подбородок, и, казалось, все тянулся вверх, будто не хватало ему его роста. А был он почти с меня, ладный, складный, безукоризненный — не посланник, а образец посланника, этакая мокрая статуэтка.
— Слушай, Алек, — произнеся, — а какое у тебя прозвище?
— Прозвище? — холодно переспросил он.
— Должен же ты знать, как тебя зовут за глаза. Красавчик? — Я склонил голову к плечу. — Нет, скорее, Куколка.
Он глянул на меня в упор, будто только сейчас заметил.
— Мордашка, — выговорил я с нежностью. Солдаты похабно заржали. Взгляд посланника сделался ледяным. Он еще выше вздернул подбородок и сказал:
— Охотно сразился бы с тобой, князь. Но его величество хочет видеть тебя живым и взял с меня слово… к сожалению.
— Да, действительно, очень жаль, — посочувствовал я. Взял окончательно потерявшую всякий вид королевскую бумагу за верхний край и неторопливо разорвал надвое.
— Ух ты! — выдохнули разом Анч и Хач.
Алек приподнял бровь. Его люди потянули из ножен мечи, но он остановил их быстрым повелительным движением ладони.
— Ты все равно будешь доставлен в столицу. Ручаюсь, там ты заговоришь иначе.
Я смерил его взглядом от макушки до мягких новеньких сапожек и раскатисто, чтобы слышали все, сказал:
— Уж не ты ли меня туда доставишь, трус, крыса дворцовая?
Он сузил глаза и процедил:
— Мне известно, князь, что ты с некоторых пор не в себе. А слова умалишенных меня не задевают.
Неверный ход. Теперь оскорбленным считался я. И я выхватил меч. Солдаты восприняли это как команду. Никак не ожидал от них такого понимания. Такого остервенения, впрочем, тоже не ожидал. Они ринулись на свиту посланника как на давних смертельных врагов. Сразу всей толпой и сразу позабыв все, чему я их учил. Черные плащи мгновенно встали спина к спине, ощетинились мечами, толпа с воплями набежала на них, и больше я уже ничего не видел, кроме посланника и узкого светлого клинка в его руке.
