Терн продолжал:
— Сквозь весь известный мир проходят гибельные волны — как если бы на край гладкого озера бросили камень и разошлись круги по всей поверхности. Но волны от брошенного камня исчезают, а эти только усиливаются. Противостоять им невозможно. Но есть способ уничтожить их источник, так сказал мне Таор. Мы движемся в направлении все большего запустения. Я абсолютно доверял Таору, он вел меня как ребенка за руку. Мои воины не верили, что я ничем не отличаюсь от них и следую советам вслепую, но это было именно так. А сейчас, встретив тебя, я стал прежним. Совсем ненадолго — ровно на то время, что ты была рядом и смотрела в мои глаза. Я видел и чувствовал через тебя… Понимаешь?
Арника отвела взгляд. Пламя свечи в ее руках стало длинным и дымным. Мы видели и чувствовали друг через друга, подумала она, это такое счастье. Почему ты говоришь о нем так, будто сообщаешь мне, что у меня есть твоя вещь и я должна ее вернуть?
Он щелкнул застежками книги, перевернул несколько страниц.
— Это древняя реликвия моего королевства, — сказал он. — В ней хроники моей страны и других стран — ближних, дальних и вовсе неизвестных. Жизнеописания разных людей. Книга не делает различий между знатными и незнатными, между великими деяниями и обыденной работой. Она рассказывает о прошлом, настоящем и о двух видах будущего — возможном и предопределенном. Истории в книге появляются сами, а затем исчезают, уступая место новым. Книга сама себя пишет. Только одна запись остается неизменной на первой странице вот уже несколько лет — запись о Великом Заклятье.
Арника посмотрела на первую страницу. Ничего зловещего не было в красиво и ровно написанных значках, напомнивших Арнике узоры на льду, но от желтоватого листа пахло запустением и горьким дымом, будто книга долго лежала где-то на пепелище.
— Никто не знает, откуда она появилась и по каким законам живет. Мудрецы, пытавшиеся ее изучать, говорили разное — кто-то пришел к выводу, что это зеркало мира, в котором мы живем. Кто-то считал, что наш мир — зеркало книги. Одна большая, бесконечно сложная и изменчивая иллюстрация. И мы существуем только потому, что о нас в ней написано, или будет написано, или было написано когда-то.
Не может быть, подумала Арника, чтоб какая-то книга, пусть и диковинная, была главнее всего мира. Мир — он вон какой…
— А теперь смотри сюда. — Терн полистал страницы.
На краю листа поблескивала новенькой, как будто даже еще не высохшей краской искусно сделанная миниатюра, изображавшая светловолосую девушку с лентой на лбу.
