Когда прибор был готов, Залман Аронович сказал мне с усмешкой:
— Дух запорожца вы уже проявили, мы постарались его оценить, а теперь прошу закатать правый рукав. Возьмем двести пятьдесят граммов, по донорской норме. Вполне достаточно. На борту мы имеем еще людей…
До того часа я не знал, что процедура выкачивания из тебя крови даже приятна. Сначала чуть-чуть возбуждаешься, потом по всему телу разливается умиротворяющая нега, как от легкого опьянения. И только после перед глазами жиденький дымок. Да немножко липко во рту.
У Нью-Айленда наш корабль стоял неделю. Я был свободен от судовых работ и жил эти дни в доме Дэвисов. Теперь они считали меня своим родственником, кровным братом Реда.
…Древний Джон сидел в кресле-качалке. Он пододвинулся ближе к камину, укутался в грубошерстный домотканый плед, но ему было холодно. На сто третьем году жизни человеку нелегко согреться. Старик часто сморкался, заученным жестом нахлобучивал лохматую меховую шапку. У его ног, одетых в толстые шерстяные носки, на свалявшейся грязно-бурой овчине лежал рыжий огнеземельский кот, огромный и жирный. Время от времени старик осторожно ставил на него мерзнущие ступни. Сонно мурлыкая, кот покорно грел их своим телом.
Из выцветших глаз старика скатывались слезы. Они текли по рытвинам его морщин, как стекает роса по коре старого дерева. То были слезы, не выражавшие ни горя, ни радости. Слезы зябнущего старика. Лицо Джона уже минуло ту стадию, когда кожа человека становится дряблой. Морщины высохли и от сухости словно потрескались. Они были почти коричневыми. Джона родила смуглая патагонка.
Старик курил закопченную глиняную трубку.
— Если Дэвисов не вешали, они всегда жили долго. Самоубийц у нас не было, — сказал он гордо, Его прищуренные до странности белые глаза осуждающе смотрели на внука. — Ты слышишь, Ред, самоубийц у нас не было.
— Сто раз слышал, — огрызнулся Ред.
Перепалка между ним и дедом продолжалась со вчерашнего дня. Старик насупился, однако, помолчав, сказал примирительно:
— Ты прав, Реди, я, кажется, повторяюсь. Говорить или слышать одно слово дважды Дэвисы никогда не любили.
Обложенный подушками Ред сидел в своей кровати. После операции шли уже четвертые сутки. Юноша был еще слаб, но на его щеках начинали проступать розовые жилки. По рекомендации врача миссис Агнес отпаивала сына парным овечьим молоком. Через каждые два часа она появлялась в комнате с белой эмалированной кружкой. Говорила с жизнерадостной улыбкой:
