У Джека и Агнес здесь родились Энни и Редмонд. И вот теперь, когда долгожданные внуки выросли, в семью Дэвисов пришло новое горе.
От матери Редмонд и Энни слышали рассказы о Большой земле, о том, неизвестном юным Дэвисам, мире, где живут тысячи и миллионы таких же, как они, ребят. Мать научила их грамоте, и они зачитывались теми немногими книгами, которые Агнес привезла с собой на остров. Жизнь на Нью-Айленде стала для них невыносимой. Они требовали от отца и деда покинуть осточертевший им остров и ехать куда угодно, лишь бы там были люди. Но слушать их дед, а он главный в семье, не желал.
Дважды в год к Дэвисам приходил рефрижератор из Монтевидео, забирая шерсть и мясо, оставляя заказанные товары и почту — комплекты журнала «Иллюстрированные лондонские новости». Редмонд и Энни задумали бежать на этом судне в Уругвай. Но у них ничего не вышло. Подвела Энни, влюбившись в матроса, который соблазнил ее и сразу же стал над ней насмехаться. Разгневанный отец девушки прогнал с острова всю команду рефрижератора.
Спустя девять месяцев Энни родила дочь и успокоилась, Редмонд же оставаться на острове не хотел ни за что. Уехать ему не позволили, и он перерезал себе вены.
Джону, когда я с ними встречался, было сто три года, Джеку — семьдесят четыре. Редмонд — единственный продолжатель фамилии. Когда Джон поселился на Нью-Айленде, он думал о внуках, о будущем поколении Дэвисов. Именно стремление сохранить род Дэвисов, а не только забота о стареющем Джеке, дало ему силы дьявольским трудом освоить суровый субантарктический остров. Теперь потерять Редмонда для него значило потерять все, во имя чего он жил и трудился.
Отчаянный поступок внука заставил старика переоценить, заново переосмыслить все, что до сих пор казалось ему бесспорным. Помню, на прощанье он сказал мне:
— Я был глуп, Алек, увел свою семью из мира людей, чтобы спрятаться от их безумия, но люди должны жить среди людей, жизни без жизни не бывает. Да, Алек, я это понял. — Он протянул мне глиняную индейскую трубку — трубку Джереми: — Возьми, Алек, ты подарил нам свою кровь и теперь на эту трубку имеешь право…
По рытвинам его морщин стекали слезы — слезы зябнущего старика. Выцветшие от долгих лет белесые глаза смотрели с угрюмой тоской.
…Трубка пирата — одна из самых дорогих моих реликвий. Всякий раз, когда беру ее в руки, снова вижу себя на Фолклендах, у Дэвисов. Там ли они еще, не знаю. Старик говорил, что уедут. К людям…
