Их долго куда-то несли. Едва приметная тропа, извиваясь по зарослям тропического леса, взбиралась все выше и выше в гору. Потом она так же долго змеилась по склону. Наконец оборвалась. Путь преградила пропасть. Узкое каменистое ущелье будто рассекало гору на две части.
Остановившись, маркизанцы столпились вокруг клетки Джона. Смеясь и жестикулируя, они шумно что-то обсуждали. Очевидно, их удивляла внешность Джона. У него была почти такая же, как у них, смуглая кожа и такие же жесткие черные волосы. Но глаза голубые, а борода — красная. Он красил ее каким-то индейским зельем, которое досталось ему от отца.
Жители атолла Тикахау, где Джону часто приходилось бывать на своей базе, немного научили его полинезийскому языку. Маркизанцы говорили на том же тягучем, будто одно бесконечное слово, диалекте. Но Джон ничего не понимал, он был слишком потрясен.
— Гадье, мразь, грязная сволочь! — с яростью плевался он. Горло его давила липкая тошнота. Эти мерзавцы сожрут его. Обглодают его кости, как собаки.
Вдруг позади, где-то в длинном ряду стоявших на тропе клеток, раздался голос маленького Тома:
— Сэр капитан!
У Джона екнуло сердце.
— Да, мой мальчик! Что с тобой, Томми?
— Ничего, сэр, — спокойно и, как показалось Джону, даже весело ответил мальчик. — Я в клетке. Они нас съедят?
Джон проглотил комок.
— Откуда ты взял, Томми? Что за вздор лезет тебе в голову?
Мальчик чувствовал, что капитан сказал ему неправду. Томми отлично все чувствовал.
— Капитан, — сказал он, — хотите, я вам спою?
В клетках растроганно зашумели:
— Томми, рыжий ангелочек, ты не боишься?
— Разве со мной нет моих друзей? — В голосе мальчика прозвучала обычная для него ирония.
— Да, Томми, мы с тобой. Но, Томми, ты ведь никогда не пел.
— Это ничего не значит, я буду петь сейчас. Хотите, капитан?
— Да, Томми. Если у тебя есть голос.
Благодарный отважному мальчику, Джон старался подавить нежданно нахлынувшее волнение. Его распирала незнакомая, остро режущая нежность.
Мальчик запел:
Смелей держи, рулевой,
Заплатишь ты головой
За верный курс корабля,
За даль, где лежит земля!
За красную в жилах кровь,
За счастье, жизнь и любовь
Заплатишь ты головой.
Смелей! — это жребий твой…
Джон не знал слез. Но тогда он, наверное, все же заплакал. Слушая мальчика, плакали все пираты. Он был их добрым гением, этот маленький Том.
Притихли и маркизанцы. В их черных глазищах застыло изумление. Должно быть, такого пленника они еще не видели.
А мальчик пел, и все ему, казалось, было нипочем:
