— Когда что?
— Ничего. Просто тупая история про призрака.
Неужели повезло? Обычно у меня проходит неделя, прежде чем я могу с кем-то поговорить и узнать, что нужно. Это, знаете ли, не легко.
— Я обожаю истории о призраках. Я бы умер за новую страшилку. — я подошел и сел напротив нее, облокотившись на стол. — К тому же, кто-то должен мне показать ночную жизнь Тандер-Бэй.
Она смотрит мне прямо в глаза.
— Мы можем взять мою машину. Где ты живешь?
Кто-то следил за мной. Ощущение было настолько острым, что мне казалось, что преследователь вскроет мне мозги одним взглядом и пронзит голову насквозь. Я слишком горд, чтобы развернуться: я прошел через многое дерьмо, чтобы струсить из-за какого-то человеческого преступника. Но, вполне возможно, у меня просто паранойя. Хотя это вряд ли. За мной кто-то шел, и этот кто-то дышал, что приводило меня в шок. У мертвецов обычные мотивы: ненависть, боль, замешательство. Они убивают тебя, потому что им больше ничего не остается делать. Живым же людям обычно что-то нужно — мой преследователь хотел чего-то от меня. Из-за этого я нервничал.
Я продолжаю упрямо идти, порой останавливаясь, чтобы заметить тень моего преследователя. Мысленно я проклинал себя за то, что отложил покупку машины. Интересно, смогу ли я увести его в сторону от моего дома? Я останавливаюсь, снимаю свой кожаный рюкзак и роюсь в нем до тех пор, пока не нахожу мешочек, в котором лежит нож. Все это начинало меня бесить.
Я иду по грустному пресвитерианскому кладбищу, которое явно в плохом состоянии: могилы украшены безжизненными цветами, а с них свисают грязные ленточки, порванные ветром. Рядом со мной надгробие лежало так странно, и казалось, что сразу под ним лежал человек. Невзирая на всю эту грусть и неизбежность, кладбище было тихим… и меня это немного успокаивало. В центре кладбища стояла женщина, вдова, и смотрела прямо на надгробную плиту мужа. Ее шерстяное пальто туго висело на плечах, а голова была обвязана тонким платком. Меня так зацепил преследователь, что до меня не сразу дошло, что женщина одета в шерстяное пальто. В августе.
У меня першит в горле. Она поворачивается на шум, и я замечаю, что у нее совсем нету глаз. На их месте — серые камушки, которые смотрят на меня, не моргая. На ее лице было столько глубоких морщин, что казалось, часть из них нарисована черным маркером. У нее однозначно есть своя история. История, из-за которой у нее теперь серые камушки вместо глаз. История, которая привела ее, как я понял, к своему телу. Но меня преследовали, поэтому я не мог здесь оставаться.
