— Нет, нет, так не годится! Ты сам должен досказать, что было дальше!
— Да ведь я правду говорю, сказка-то еще не вся напечатана, и никто не знает, когда выйдут последние главы.
— Перестань, — окончательно рассердилась Комола. — Ну, до чего же ты нехороший! С твоей стороны это просто нечестно!
— Брани лучше того, кто написал эту книгу. А мне все-таки хочется тебя спросить, как должен, по-твоему, поступить с Чандрой Чет Сингх?
Комола долго молча смотрела на реку. И только спустя много времени, наконец, произнесла:
— Не знаю, что ему с ней делать! Ничего не могу придумать.
— Может, ему следует рассказать обо всем Чандре? — слегка помедлив, спросил Ромеш.
— Вот, вот! Ты хорошо придумал. Ведь если он промолчит, выйдет страшный скандал! О, это будет ужасно! Лучше всего сказать правду.
— Да, правда лучше всего, — машинально повторил Ромеш. — Послушай, Комола, — заговорил он вновь спустя несколько минут. — Если бы…
— Что, если бы?
— Представь, если бы я был Чет Сингх, а ты Чандра…
— Не говори таких вещей! — воскликнула Комола. — Мне это совсем не нравится.
— Нет, ты все-таки ответь! Ну, вдруг дело обстояло бы именно так, что же в таком случае должен делать я и что ты?
Девушка, не сказав ни слова, вскочила с кресла и убежала.
На пороге их каюты сидел Умеш и не отрываясь смотрел на реку.
— Видел ты когда-нибудь привидения, Умеш? — спросила Комола.
— Видел, мать.
Тогда Комола притащила стоявшую неподалеку плетеную скамеечку, уселась на нее и попросила:
— Расскажи, какие они?
Ромеш не стал звать обратно убежавшую в досаде Комолу.
Тонкий серп молодого месяца скрылся из глаз, спрятавшись в густых зарослях бамбука. Свет на палубе притушили, — матросы и капитан спустились вниз поужинать и спать. Ни в первом, ни во втором классе других пассажиров не было, а почти все ехавшие в третьем классе перебрались на берег готовить себе пищу. В просветах чернеющей массы береговых зарослей мелькали огни расположенных неподалеку лавчонок. Мощное течение полноводной реки громыхало якорной цепью, и дыхание великого священного Ганга заставляло время от времени вздрагивать весь пароход.
Любуясь поразительной новизной развернувшегося перед ним незнакомого ночного пейзажа с его смутно угадывающейся бесконечностью укрытых темнотой просторов, Ромеш вновь и вновь пытался разрешить мучительный для себя вопрос: он понимал, что ему так или иначе обязательно придется расстаться или с Хемнолини, или с Комолой. Сохранить обеих — о таком компромиссе не могло быть и речи. У Хемнолини еще есть какой-то выход: она может забыть Ромеша, может выйти замуж за любого другого. Но Комола… Как решиться ее бросить, раз у нее нет иного приюта в этом мире?
