Общеизвестно, что большинство великих идей эпохи Возрождения о свободе, об уважении к человеческой личности и пр. потерпели фактическое крушение в XVI–XVII вв.: были погублены в процессах инквизиционных трибуналов, возрождённых с конца XV в., вымерли в ужасах и страданиях Великой крестьянской войны в Германии (1524–1526), потонули в крови религиозных войн во Франции, венцом которых стала Варфоломеевская ночь (1572), развеяны в сражениях Тридцатилетней войны (1618–1648), раздавлены в Англии деспотией Генриха VIII (1491–1547), при власти которого, по выражению Томаса Мора, «овцы съели людей», а виселицы по дорогам стали непременным условием английского ландшафта, и далее обесценены Английской гражданской войной XVII в., когда идея народоправства обернулась диктатурой Кромвеля и т.д. Однако уже при жизни первых гуманистов было очевидно расхождение их возвышенных идеалов и реальной жизни западноевропейских обществ, т.е. идеи свободы оставались чаще всего только блёстками в сплаве красноречия, если использовать характеристику известного ренессансоведа П.О.Кристеллера об этой эпохе как «сплаве красноречия и идей свободы»[29]. В «Истории флорентийского народа» Бруни трезво оценивал ситуацию в столь прославляемой им Флоренции: «Повертье мне, мы подавлены уже давно и сносим в действительности постыдное рабство при сохранении пустого имени прекрасной свободы»[30].
Такова была ситуация в процветающих итальянских городах, пока в них не иссякли богатства с наступлением экономического упадка XVI века. У некоторых же соседей итальянцев жизнь в это время не позволяла даже и в угоду красноречию обращаться к рассуждениям о ценности человеческой личности и благости свободы. Достаточно вспомнить проходившую синхронно итальянскому Возрождению Столетнюю войну во Франции (1337–1453), когда несколько поколений жителей Франции жили в гноище и мерзости военных ужасов, что в истории запечатлелось следующими картинами: «...доныне по берегам реки Соны, на Луаре находят обширные подземелья, землянки; здесь значительную часть года проводили поселяне, скрываясь от грабителей. В селения ходили то французские, то английские воины, грабившие одинаково. ...Более страшного зрелища нельзя было и представить. Не говорим об увеличившейся грубости и жестокости нравов и суевериях. В Париже в начале XV столетия ночью нельзя было ходить по улицам от волков»[31]. А одновременно в лазурном краю Авиньона жизнь в папском окружении периода «авиньонского пленения» (1309–1377) проходила в блистательной роскоши, со вкусом и изящно.
