— Они уже умерли.
— Извините, я этого не знал. Давно?
— Мама — давно, я ее почти не помню. А отец — два года назад. Тогда я окончательно перебралась в Москву.
— Чем они занималась?
— Мама была оперная певица. Наверно, Мила пошла в нее. У нее ведь были значительные вокальные способности…
— Подождите, но ведь это вы играли в мюзикле, если я правильно понял?
— Ну что вы, — засмеялась Яна, — какое там пение! Так, чужая фонограмма в основном… Только я этого вам не говорила, имейте в виду.
— Я — могила, — заверил Гордеев, хотя, конечно, ничего принципиально нового про отечественную эстраду он сейчас не услышал. — А отец?
— Наш папа был знаменитый инженер-мостостроитель, кучу мостов по всей стране построил, я СССР имею в виду, — уточнила она. — Но в последние годы он уже из Киева никуда не выезжал, преподавал в основном. Я знаю, что Милка предлагала ему перебраться в Европу, а то и в США, говорила, что он там запросто работу найдет, в каком-нибудь Гарвардском университете сможет лекции читать… Но он не хотел, говорил, что ему и в Киеве неплохо, говорил, что хочет быть ближе к маме. Так и получилось…
— Как ваш отец относился к Миле?
— Он ее обожал, — не колеблясь, сказала Яна.
— Она была его любимицей?
— Нет, — после паузы сказала она. — Раньше мне так казалось. Но это было потому, что я жила вместе с ним, а она была на расстоянии. А потом я тоже стала надолго уезжать — в Москву — и все поняла.
— Это называется жизненный опыт.
— Ну вроде того…
— У вас есть еще какие-нибудь близкие родственники?
— В Киеве есть тетки со стороны матери, но я с ними не общаюсь.
— А Мила общалась?
— Тоже нет… Да, еще одна вещь… — Она замялась. — Я думаю, вы сыщик опытный и все равно сможете это сами выяснить, так что…
— Я не сыщик, — прервал ее Гордеев, — я адвокат.
— Ну неважно. В общем, у нас дома были картины. Не очень много, но… это русский авангард начала века. Малевичи там всякие, может, знаете?
— Однако! — пробормотал Гордеев.
— А вот я не очень в этом разбираюсь, да они мне никогда и не нравились. Это отец собирал. Кое-что ему еще по наследству досталось. В общем, я продала эту коллекцию, когда… ну после его смерти, через полгода, когда вступила в права наследства, так, кажется, это называется, да? Оказалось, что они стоили кучу денег.
— Еще бы, — усмехнулся Гордеев.
— Представляете? — со смехом сказала она. — Отец же мне все завещал, у Милки и так все было в порядке. В общем, я с ней посоветовалась, она особенно не вникала даже, говорит, хочешь — продавай, мне, мол, по фигу. Я и продала, а чего церемониться? Живопись меня не очень волнует. Вот, так что деньги у меня есть.
