Исследование эпических мотивов, ставших основой летописных известий о князе Олеге, было предпринято А.И. Лященко. Он показал сходство набора мотивов, зафиксированных в летописи, с скандинавской сагой об Одде[117]. Лященко также предположил, что в честь Олега в нескольких городах Руси были насыпаны кенотафы, которые и послужили причиной появления противоречащих друг другу сообщений о месте его смерти. Ученый считал первоначальной версию о гибели Олега «за морем», в Норвегии.
Н.Я. Марр обнаружил архаичную параллель сказанию о Кие — легенду об основании города Куара тремя братьями — Куаром, Мелтеем и Хореаном, включенную в армянское историческое сочинение «История Тарона», которое составлено по разным оценкам в VII-IX вв.[118] Наличие «генетического двойника» (термин Н.Я. Марра) сказания может служить еще одним убедительным аргументом устного происхождения предания о Кие[119].
Было предпринято несколько попыток реконструировать первоначальную поэтическую форму (и метрику) сказаний (исторических песен), отразившихся в ПВЛ, — на основе летописного «панегирика» Святославу, путем сравнения летописного текста с более поздними эпическими формами и стихотворными размерами[120] и по летописному рассказу о сватовстве Владимира Святославича к Рогнеде[121].
Критический обзор устных преданий, отразившихся в летописи, и их эпических параллелей был подготовлен Е.А. Рыдзевской[122]. В исследовании «полусказочного», «полуисторического» «устного материала» Рыдзевская разделяла дружинные и народные (племенные?) предания. Исследовательница констатировала, что устные источники первых русских летописей были тесно связаны с «мотивами и сюжетами международных бродячих сказаний»[123]. Она подробно исследовала сказание о призвании варягов и поддержала мнение А.А. Шахматова о летописной контаминации нескольких преданий в одно. В работе Рыдзевской подробно разбираются «мотив захвата города хитростью», связанный с рассказом о взятии Киева Олегом Вещим[124], мотивы повествования о походе Олега на Царьград, наконец, мотивы, связанные со смертью Олега[125]. Почти для всех мотивов летописных известий об этом князе Рыдзевская нашла аналогии из скандинавской литературы, а в предании о смерти Игоря, наоборот, увидела влияние античной традиции — рассказа о смерти разбойника Синиса[126].
Исследовательница не сомневалась в том, что и устной традиции принадлежат источники сказания о мести княгини Ольги: параллели этому сказанию выявляются как в скандинавской, так и в восточной (иранской?) традиции[127]. Рыдзевская подробно проанализировала также мотивы «испытания дарами» князя Святослава, «неудачного сватовства» Владимира Святославича, поединка юноши-кожемяки, «чудесного спасения осажденного города» Белгорода[128].
