Пресняков отметил стереотипность древнейших исторических повествований: «Литературная подражательность, которая выражается не только в усвоении общих приемов изложения, но и готовой фразеологии, которая целиком переходит из одного текста в другой при малейшем сходстве содержания, а в него переходят и элементы самого содержания, не исключая иной раз и фактической стороны изложения»[47].
Очень близка к принципам исследования А.Е. Преснякова работа С.В. Бахрушина[48], суммирующая представления об исторических реалиях ранней русской истории, которые можно выделить из известий начального летописания и проверить с помощью сообщений иностранных источников и археологии. Бахрушин не сомневался в эпическом характере предания о Рюрике и его братьях, но подчеркивал «историчность» этого сказания, отражающего событийные и правовые реалии.
Похожим образом выстраивает схему древней истории В.А. Пархоменко, хотя в его работах гораздо больше места занимают сугубо гипотетические и даже фантастические построения. Однако Пархоменко отметил, что из предания летописцами выбирались только определенные мотивы, которые «получали (в летописи. — А.Щ.) окраску более поздних фактов»[49]. Пархоменко подчеркивал, что сказание о Кие и сказание о Рюрике — ключевые моменты начальной летописи, хотя и носящие явно легендарный характер[50]. Он одним из первых попытался разделить «племенные предания» (например, о войне полян с древлянами и уличами) и сказания, связанные с русским князьями[51]. В специальной статье B.А. Пархоменко попытался реконструировать сказания о Чёрной могиле, князе Чёрном, племенные предания о войнах полян и северян[52].
В ряде работ предпринимались попытки сопоставить летописные известия и данные археологии. Классическим исследованием такого рода стало проведенное А.А. Спицыным сравнение ареалов расселения восточнославянских племен, указанных летописцем, и зафиксированных археологических культур, с привлечением данных о диалектном членении восточнославянского мира[53]. Этот подход до сих пор остается ведущим направлением исследований «племенного» мира восточных славян[54]. Эпизодически для интерпретаций археологического материала привлекал «предания» летописи и их толкования Ю.В. Готье[55]. О необходимости сочетать «историческую оценку (археологических. — А.Щ.) древностей» с «литературным преданием» писали А.Е. Пресняков, М.И. Ростовцев и М.И. Артамонов[56].
Можно констатировать, что в начале XX в. абстрактное скептическое (либо, наоборот, полностью доверительное) восприятие древнейших известий летописи сменилось критическим исследовательским подходом. Были поставлены вопросы о критериях историчности и возможности проверки сказаний сравнительными данными других письменных и вещественных источников; признана необходимость разработки особого метода анализа летописных известий, восходящих к преданию, и обращения с летописными сказаниями как с особым видом исторического источника; подчеркнута разнородность сказаний (племенных, династических, житийных), на которых основывалась летопись[57].
