— Всё позади, всё позади!.. — вслух повторил он про себя. — Ничего впереди, кроме смерти и Бога!..
— Да, Бога… Теперь именно пора о Нём подумать…
Он стал припоминать слова молитвы… Чудные, вдохновенные строки Иоанна Златоуста точно огнём на мраке этого погреба вырезались, — и он повторял их, чувствуя разом, что сердце его охвачено умилённою преданностью и торжественным смирением…
— «Господи!.. Аз, яко человек, согреших, Ты же, яко Бог, щедр, — помилуй мя, видя немощь души моея!»
И вдруг он открыл глаза. Дверь отворилась, яркий сноп лучей ворвался сюда, и в его ореоле, вся в белом, стояла там Нина…
— Ты зачем сюда?
— Я умру вместе с тобою, батюшка!..
С площади доносился визг, треск и шорох пуль, глухие удары орудий и гвалт наступавшей орды… За Ниной стояли Амед и Мехтулин.
— Я вместе с тобою умру, батюшка… Моё место теперь около тебя…
— И мы тоже…
Глаза у Амеда горели как у разозлённого волчонка…
— Притворите двери!
Опять мрак и тишина…
— Амед и Мехтулин! — обратился к ним Брызгалов. — Вы бы могли попробовать пробиться и спастись. Вы можете переодеться…
— Нет, не будем говорить об этом! — решительно ответил молодой елисуец. — Я умру с тобою…
Он было хотел сказать: «с Ниной» — да в последнее мгновение язык его не послушался…
— А ты, Мехтулин?
— Мы с ним, — кивнул он на Амеда, — кровные братья теперь, и не можем разлучаться… У нас всё вместе — и жизнь, и смерть…
Как тихо опять… Земляная насыпь погреба скрадывала звуки. Только через массивную дверь они отражались сюда, но смутно и глухо… Бой идёт уже на башне… Справа доносится озверелый визг диких андийцев… Чу! Это ревут дидойцы налево… Неужели уже ворвались? Неужели сейчас, сию минуту?
Брызгалов подошёл к дочери… Обнял, поцеловал её. Она упала перед ним на колени.
— Благослови меня!
Тихо поднялась его рука над склонившейся головкой девушки… И ему опять почудилось, что вместе с его рукою в темноте порохового погреба чуть-чуть наметились и другие… Смуглая — его жены, и тонкая, бледная, с насквозь проступающими жилками — его матери…
«Скоро увидимся!» — мелькнуло в его памяти.
Нина осталась на коленях…
Брызгалов отошёл, — он зажёг фитиль и пока вставил его в безопасное место, в угол стены… В чёрном мраке он загорелся красным языком, курясь тонкой струйкой удушливого дыма… Красный, зловещий свет, колеблясь, разгонял темноту, в которой смутно рисовались серые мешки с порохом, бочки его, гранаты и картечь позади… Багровое отражение чуть-чуть колыхалась на суровом лице Брызгалова, на бледном, но спокойном — Нины… Она только опустила веки и так застыла…
