Дочь слегка прислонилась к нему, не отводя больших, лучившихся тихою радостью глаз от Амеда.
Ехавшие позади казаки привстали на стременах…
— Ваше превосходительство! — подъехал один из них к коляске.
— Что тебе?
— Самурское укрепление видно…
Брызгалов приподнялся.
Нина и офицер тоже.
За поворотом дороги, посреди долины, из-за зелёных и нежных облаков алычи, чинар и тутов угрюмо выдвинулись низенькие башни и стены крепости.
У Нины сильно забилось сердце. Она и сама не заметила, как её рука очутилась у Николая…
— Да… Сколько было пережито!.. — тихо проговорил Степан Фёдорович, не отводя глаз от каменного гнезда. — Сколько было пережито… И так много ушло из мира. Рогового нет… Левченко тоже… В мои годы тяжело прощаться с теми, к кому привык… Что это?
Яркий блеск с одной из башен, и, секунду спустя, гулкий перекатный удар орудия… Ущелье за ущельем повторяют его…
— Это нас заметили… Да, да… Вон и они — наши!
Вдали по дороге показалось облачко пыли… За ним точно подымалась серая туча.
Ещё один выстрел, и, казалось, всё кругом проснулось и отозвалось ему. Загрохотало в ущельях, ахнули и глухо простонали каменные груди утёсов, едва-едва слышно, но торжественно отозвались бездонные пропасти, точно и из их глубины нечто таинственное вздохнуло медленно и тихо…
— Это наши едут навстречу…
Облачко всё ближе… Надвигается за ними и туча поднятой пыли… В ней уже различаются смутно и слитно тёмные фигуры. Из облачка выдвинулись два всадника.
— Кнаус… И опять в черкеске!
Ехавшие не выдержали и выскочили из коляски.
Николай бросился вперёд.
При виде их, из тучи раздался целый залп весёлых выстрелов, и полусотня казаков, привстав на стременах, карьером понеслась навстречу.
— Ваше превосходительство! Степан Фёдорович! — орал радостно и возбуждённо Кнаус.
— Николай!.. Голубчик…
— Нина Степановна… Ангел наш…
И Незамай-Козёл спрыгнул с седла и кинулся к ней.
— Здоровы, братцы! — крикнул Брызгалов казакам, обнявшись со старыми боевыми товарищами. — Спасибо вам за службу. Это ваш Георгий я ношу на шее… Государь благодарит вас и шлёт вам привет.
— Рады стараться, ваше превосходительство!
Брызгалов пристально вглядывался в эти лица: всё друзья, с которыми сроднили его общее несчастье и горе. Вон седой урядник. Степан Фёдорович видит в его глазах слёзы, и сам едва удерживается от них.
— Слезай с седла, Свириденко! Обнимемся.
Тот подошёл.
— Ну, здравствуй, товарищ.
Они поцеловались.
Казак наклонился к Нине, хотел было руку ей поцеловать, — она подставила ему щеку.
