Письма | страница 2



и сейчас маленький очерк «Убивец в красных носках»[2]. То, что вы меня просили, «Ироидин профессора Игумнова»[3], у меня окончен и лежит. Я его не посылаю, потому что, очевидно, у вас сначала пойдет роман Аверченко[4] и моей длинной вещи места не будет. Как мы установим гонорары? Сейчас тут «Сегодня»[5], «Звено»[6] и др. установили счет на доллары — 2 доллара за главу?

Крепко жму руку

Весь Ваш

Вас. Немирович-Данченко

Rheinstrasse 50 I bei Planer

Friedenau Berlin

2

Открытка. Берлинский штемпель 15. 9. [19] 23, каунасский 17. IX. [19] 23

Herrn Arkadij Bu

hoff

Redak

ija laikras

io «Aidas» (Эхо)

Maironio g-ve 13

Kaunas Lietuva

Kowno, Litauen


Дорогой Аркадий Сергеевич

Пишу для вас такой же величины, как «Профессор Игумнов», рассказ и думаю, что он будет еще трагичнее и эффектнее[7]. Позывает меня на такие! Не откажите передать г. Аркадию Пресс[8], чтобы он был так добр, написал, что он знает о близких мне людях в России? Но если можно поскорее. Я скоро думаю перебраться в Прагу. Что за жизнь в Ковно, не напишете ли мне о ней. Надо куда-нибудь из Берлина, а куда не знаю.

Еще: не находите ли Вы справедливым — угонорарить (слово современное, слышал его от одного из молодых писателей) меня за Игумнова по новому расчету? Разница для Вас, валютчиков, малая. А мне здесь стало очень трудно. Выбираюсь, выбираюсь и никак выбраться не могу. Сегодня составишь весь расчет, приготовишь сумму, а завтра, оказывается, ее надо удвоить, удвоишь, а послезавтра она вчетверо! Я видел на одной скачке в цирке обезьяну на плечах у всадника. Ему ничего, а она, уцепившись за него, бултыхается во все стороны и, разумеется, понять не может: где небо, где земля, где правая, где левая стороны… Так и мы здесь.

Крепко жму руку.

Ваш

Вас. Немирович-Данченко.

3

26 — XI — [19] 23


Дорогой Аркадий Сергеевич.

Спасибо за милое письмо. Сейчас кончаю Вам «Приключение в Константинополе», которое на 3/5 то, чего Вы именно хотите. Вслед за ним кончу новый рассказ в роде моего «Ироидина» и «Страшной ночи». Хотелось и самому отдохнуть ото всех этих кошмарных пугал. У Вас еще мой рассказ. Я не помню, как его назвал. Сначала он у меня был «hanson triste», а потом я его кажется окрестил «Песней печали». Если он не подходит, верните его мне. Он больше для «Эхо» еженедельного, но с Оречкиным[9] трудно вести дело. Он все жмется и ежится и у него никогда нет денег, а теперь из Праги столковываться с ним и того труднее. Да и в литературных вкусах мы с ним, кажется, не сходимся. Теперь о приглашении намеченных Вами лиц. Чириков